Однажды я, смятен и жалок,
Двенадцать лет тому назад,
Букетик скромненьких фиалок
У Пантеона колоннад
Купил за несколько сантимов
И на молящуюся грудь,
Где сердце билось серафима
И первосозданного жуть,
Душистых уроженок Пармы
Булавкой острой приколол, —
И в царские мгновенно бармы,
В шитье мистическое стол,
Казалось, превратился жалкий
Поэта сицилийский плащ;
Когда же робкие фиалки
Я солнцу, вставшему из чащ
Кирпичных вещего Парижа,
Отнес на девственный алтарь, —
Душевная зажглася риза,
Стиха святая киноварь.
Двенадцать лет неугасимо
Тобой зажженная свеча
У изгнанного серафима
Горит на лезвее меча.
Хотя ни зги теперь не видно,
И хриплы голоса ворон,
И саван снежная ехидна
Со всех навеяла сторон,
Хотя фиалочек кудрявых
В отчизне мертвой не сыскать,
Где полчища сынов неправых
Родную истязуют мать, —
Как веточка в снегу лещины,
Чертящая иероглиф,
Слагаю этой годовщины
Я нежно просветленный миф
И духа чистые фиалки,
За неимением других,
Свиваю на словесной прялке
Тебе в любвеобильный стих.
