Из пламени донесся голос, щелкающий и шипящий:
– Я могу смотреть лишь через пламя.
Олег толкнул Томаса локтем:
– У вас в замках чем теперь светят: масляными светильниками или еще факелами?
– И тем и другим, – ответил Томас, вздрогнув. – Только светильники теперь называют лампадами.
– В твоем замке есть эти… лампады?
Томас представил себе внутренние покои барона Стоуна, где светильники были даже в коридорах. Видение как наяву встало перед глазами, он почти услышал запах подгоревшего масла, увидел высокие своды залов, массивные поперечные балки… и тут вдруг обратил внимание, что в пламени происходят изменения!
Картинка возникла сперва мутная, потом налилась светом. Похоже, они смотрели через один из светильников в замке барона Стоуна. Томас увидел внутренние покои, коридоры, потом, словно чуя его стремление, их неудержимо повлекло вдоль коридоров наверх, замелькали крутые лестницы, ступени бежали по винту, загибались внутри тесной башни.
А потом возникло бледное лицо молодой женщины, совсем еще ребенка. Она была в дорогом платье, ниспадающем до самого пола, светлые волосы были убраны под чепец, искусно вышитый серебром и жемчугом.
Она держалась гордо выпрямленной, глаза сверкали. Голос был чистый и звонкий:
– Оставьте эти напрасные попытки, любезный брат! Вам это ничего не даст!
Изображение сдвинулось, видно, Табити взглянула через другой светильник или факел. Теперь комнату было видно целиком. Томас застонал и не глядя похлопал по траве, разыскивая свой меч.
В покоях Крижины были еще двое. Сэр Гульд и сэр Фулк, оба заклятые враги Томаса. Он постоянно сбрасывал их с коней на турнирах, и хотя коней и вооружение, по правилам принадлежащие ему, возвращал побежденным, их ненависть к Томасу почему-то только увеличивалась.
– Сними! – проревел Гульд. Он был похож на огромного вепря, которого Томас заколол на прошлой неделе. Даже волосы на голове напоминали щетину. – Сними, не позорь наш род!
Томас наконец увидел, из-за чего Гульд готов ударить младшую сестру. На решетке узкого окошка ветром трепало белый платок. Крижина махала им, когда он ехал мимо замка, потом ее оттащили, но она привязала платок к решетке. Неужели все три года он висит там и ветром его треплет?
– Этот платок останется до возвращения сэра Томаса!
– У тебя свадьба через две недели!
Ее голос был тверд, как камни Стоунхенджа:
– Я дала обет ждать сэра Томаса три года. Я не нарушу. Когда истечет последний день… да, я смирюсь с судьбой. И тогда не думаю, что захочу сказать «да» сэру Мелоуну, но я скажу. Для меня тогда будет уже все равно.
«Уже сэр Мелоун, – подумал Томас с отвращением. – Редкостный трус, что умер бы от ужаса, возьми его в доблестный поход против сарацин. Когда король набирал молодых рыцарей, этот откупился, а соседям объявил, что король оставил его защищать земли от врагов, что могут напасть на Британию. Такие трусы после любой войны объявляют себя героями, твердят о своих подвигах так усердно, что сами начинают верить!»
Фулк, который помалкивал, сказал примирительно:
– Сэр Томас – доблестный рыцарь, кто спорит? Но Господу нашему тоже нужны такие рыцари для битв и переворотов там, наверху… Не случайно же герои гибнут быстрее, чем простые воины. А никчемные йомены вовсе живут до глубокой старости. Так что сэр Томас давно уже поглядывает на нашу Британию сверху… Или поглядывал первые год-два… я хотел сказать, день-два.
