– Лампа! Ты соображаешь, что ты мелешь?! У тебя совсем крышу снесло? Из-за твоих сексуальных извращений меня чуть было не сделали отцом заочно, а ты всё продолжаешь и никак не уймёшься…
– Не сметь, так разговаривать с моей девочкой! Евочка, доченька, не бойся его, он хороший, он маму твою приютил…
– Обогрел,… обласкал…
– Да ты что, дочь?! Как ты такое подумать могла?..
– Не сметь, так разговаривать со своей дочерью!
Догадались, друзья мои? Они поладили. Фантазии Евлампии впоследствии пригодились: сказки свои она рассказывала Есиной Любови Егоровне, на ночь. Любовь засыпала неохотно, а без маминых рассказов и вовсе отказывалась. Иногда, в мамины былины заходила и Галина Павловна, внося свои коррективы, но случалось это довольно редко, потому как бабушка весь день сидела с любимой внучкой, пока родители добывали хлеб насущный с маслом и икрой.
На работе у Лампочки-Лампадки-Евы сослуживцы также заметили значительные перемены к лучшему и перестали называть её интриганкой, тем более, что многие из них были приглашены на свадьбу в Царицынский парк в ресторан «Усадьба», где и пожелали молодым: «Жить долго и счастливо…». Чего и я вам желаю, друзья мои.
«Мы шатались на Пасху по Москве, по церковной…»
Леонид Филатов. «Дневник прапорщика Смирнова»
25 ноября 1981 года.
Сегодня я впервые был вызван в клуб на репетицию.
До принятия Присяги, а присягать на верность Родине нам предстоит через одиннадцать дней, мы находимся в карантине или, как здесь говорят, в «школе молодого бойца». Шаг в сторону из казармы без приказа начальников – дезертирство. А командиры, младшие сержанты, все младше меня на два года.
Такой получается анекдотец…
…Неправильно я веду дневник. Более не буду делиться впечатлениями сегодняшнего дня, а постараюсь придать всему форму рассказиков…
– Товарищи бойцы! Нормативы приведения боевой установки (БУ) в состояние боевой готовности двадцать минут. После чего, заправленное изделие доставляется с нашей базы на точку пуска.
– Товарищ капитан, вопрос можно?
– Фамилия?
– Стриж. Сергей Стриж.
– Не Сергей Стриж, а рядовой Стриж. Понятно? И не «вопрос можно», а «разрешите обратиться». Ясно?
– Я ещё Присягу не принял, а вы мне уже звание присвоили. Непонятно, товарищ капитан. Как так?
– Сядьте, боец Стриж.
– А вопрос?
– Слушаю, – капитан, еле-еле сдерживая себя, весь трясётся от злости, но держится молодцом. Уважаю.
– Вчера, на политзанятии, вы сказали, что ракета, пущенная с базы НАТО из ФРГ, долетит до Москвы за 15—18 минут? Вопрос: зачем нужен этот норматив, если нас уже нет две, а то и все пять минут?
Капитан садится на стул, снимает фуражку, расстёгивает китель и заливисто начинает смеяться. Мне это очень импонирует, и я тоже сдержанно хихикаю.
– Сергей, – капитан застёгивает китель, – скажи, тебе оно это надо? Посмотри вокруг себя? Ты один не спишь. Хотя, я точно знаю, что сержанты мои ночью поднимают тебя, наливают водки, и слушают песни, которые ты под гитару поёшь.
– А откуда вы…
– Расслабься. Сам как-то ночью зашёл, а здесь концерт. Хорошо поёшь. Очень хорошо. Я стул из класса взял, сел рядом с дневальным, который при моём появление, даже не шелохнулся: спал стоя и просидел весь твой «концерт» в коридоре. Не хотелось прерывать тебя. А сейчас у тебя что – похмельный синдром? Если тебе плохо, то и другим должно быть плохо? Ты думаешь, офицеры все тупые?
