Во дворе еще продолжался кавардак – в полной темноте разбирались с упавшей галереей, затыкали подушками окна с сорванными ставнями, кто-то громко ругался из-за разбитых стекол мозаики. Но Спаска слышала удивленный и одобрительный гул вокруг.
Быстро вспыхнули факелы, Спаска стояла посреди дворика – у нее кружилась голова, и она боялась сдвинуться с места. Отец сам подошел к ней, опустился на одно колено и покачал головой.
– Я знал… – выговорил он. – Я знал, что не ошибся.
Чернокнижник хотел накрыть стол в огромном и пустом зале, но отец настоял на ужине в маленькой теплой комнате, которую обычно занимал, бывая в замке. Спаске эта комната маленькой не показалась – в ней стояли две огромные кровати, два сундука, очаг с дымоходом в углу и длиннющий обеденный стол. При этом одна кровать стояла в алькове и отделялась от комнаты бархатным пологом. В комнату можно было войти прямо со двора, поднявшись по крутой лестнице, или из полутемного коридора, который вел в покои Чернокнижника.
А еще отец потребовал няню для Спаски, уверенный в том, что сама она слишком мала, чтобы раздеться и улечься спать. Няня Спаске не понравилась – ее звали баба Пава, и она сразу же начала ворчать на отца, – мол, девочке рано носить юбки, и чулочки недостаточно теплые, и спать ей нужно в отдельной комнате, чтобы не раздеваться на глазах у мужчин. Отец не возражал, только виновато кивал головой.
Сразу четверо слуг накрывали обеденный стол – Спаска даже представить себе не могла такого ужина, в деревне столько блюд на стол не ставили даже по праздникам.
Вскоре явился и Милуш – мрачный и снова чем-то недовольный – и водрузил на стол три пыльные бутылки вина (один из слуг тут же принялся их протирать).
– Сам выбирал. Едва ли не лучшее лиццкое вино.
– Надеешься, я забуду, что ты меня пускать не хотел? – усмехнулся отец.
– Пустил же. Садись. Ужинать давно пора. Тут не до пиров нам, конечно, но бьем скотину почем зря – кормить нечем, – сказал Милуш, наливая вина отцу (слуг он выгнал прочь). – Не знаю, как до весны дотянем. Кругом разбойники брошенные дома обирают, перепьются и сено жгут, дома – на потеху.
– А я много раз говорил, почему в Верхнем мире нет оспы, – проворчал отец.
– Ну и говорил… – ответил Милуш. – А я не верю.
– А вот храмовники верят. И ты мог бы давно испробовать это на себе.
– Змай, у меня не девять жизней, как у некоторых, а единственной я рисковать не намерен. Неужели все мнихи такие смельчаки?
Он подозрительно косился на бабу Паву, словно та мешала ему вести разговор. Впрочем, та, накормив Спаску, немедленно повела ее мыться и спать. Спаска никогда так не мылась – не в бочке, а встав ногами в корыто. Баба Пава поливала ее горячей чистой водой из красивого серебряного ковша. Наверное, так жили настоящие царевны…
Баба Пава ушла только тогда, когда Спаска притворилась спящей.
– Милуш, ну ты же видел это! Сам видел! – сказал отец, когда дверь за бабой Павой закрылась.
– Видел. И что?
– Она на самом деле станет приёмником Вечного Бродяги.
– Змай, Вечный Бродяга – это сказка, а ты – прожектер.
– Это уже не сказка. Я знаю, что говорю.
– Лучше бы ты занимался делом. Хотя сами по себе способности девочки интересны. Ты не знаешь, у нее что, уже была первая луна?
– С ума сошел? Какая луна? Ей шесть лет! – возмутился отец.
– Ну, мало ли… Иногда так бывает. У девочек все так сложно… Я думаю, ее надо забирать из деревни насовсем, Ягута не сможет в полной мере развить ее способности.
