Страна не для него - страница 38

– Извините, было так жарко, что у меня голова закружилась, – объяснился он виновато, когда его вытащили из купели.

– Ой, правда, что ли? – закатил глаза Акума.

Его одели в кимоно и увели обратно в комнату Гина, где всем четверым предстояло провести ночь. Аккуратно уложили на футон и разбросали его тяжелые длинные волосы по подушке, чтобы они быстрее высохли.

– Одни неприятности от тебя! – ворчал Акума, водружая ему на лоб полотенце, смоченное в холодной воде.

– Должно быть, Куруто-кун не приучен к таким горячим ваннам, – выгораживал его Кицуне. – Да и переволновался, наверное. Столько впечатлений за один день! Неудивительно, почему ему стало плохо.

– Пойдемте на террасу любоваться звездами? – предложил Гин. – В отличие от Токио, где сплошной дым и световое загрязнение, отсюда видно каждую звезду.

– Я побуду с Куруто-куном, пока ему не станет лучше, а потом мы к вам присоединимся, – сказал Кицуне с учтивой улыбкой.

Гин и Акума вышли на террасу и комфортно там устроились, глядя на ясную дорожку Млечного Пути. Воцарилась неуютная тишина. Чутье Гина подсказало ему, что Акума напряжен.

– Кицуне-кун так привязался к Куруто-куну, не так ли? – сказал он, чтобы разрядить обстановку.

– У меня уже поперек горла ваше вранье и секретики, не так ли? – рыкнул Акума, мрачно глядя на звезды.

– О чем это ты? – вздрогнул Гин.

– Куруто-кун был бедным мальчиком с грязными руками из Манчестера, а теперь он богатый до тошноты парниша, который живет в роскошном жилом комплексе, учится в частном университете, который не каждый японец-то может себе позволить, и ходит в дорогущую языковую школу. Он племянник владельца «Глории», однако каждый раз, когда ты пытаешься заговорить с ним о родителях или о прошлой жизни в Манчестере, ему тут же становится плохо или еще какая-нибудь фигня. У Кицуне-куна какие-то странные шрамы на груди и ключицах. Я знаю, у него было тяжелое прошлое, но все равно это все выше моего понимания. И ты, семпай. В университете ты делаешь вид, что тебе плевать на факт нашего существования, а тут вдруг стал таким добреньким и пригласил нас на горячие источники. Зачем ты так поступаешь, семпай? Что ты задумал?

– Клянусь, у меня нет никаких злых намерений! – вспыхнул Гин. – Но если ты действительно хочешь услышать правду…

Запоздалый ужас отразился в глазах Акумы.

– Ой, нет, семпай, не слушай меня! Ты не обязан мне ничего объяснять. Извини, что я повел себя грубо. Я безгранично благодарен тебе за эту замечательную поездку. Опять у меня крыша поехала, и я начал молоть всякую чепуху. Я в последнее время сам не свой.

Однако Гин замотал головой и резко опустил ее, пряча слезы.

– Нет, я больше не могу держать это в себе. Ваш добрый и сильный семпай – всего лишь жалкий, подлый трус! Простите, что все это время вы думали о нем иначе!

Акума в ужасе вытаращил глаза и накрыл руками рот.

– В средней школе в наш класс перевелся гайдзин, – всхлипнул Гин. – Он был даже не гайдзин, а чистокровный японец, просто жил несколько лет в Америке, потому что его родители уехали туда по работе. Он не мог говорить на нормальном японском и вел себя, как типичный американец. Мои одноклассники сразу его невзлюбили и начали над ним издеваться. Он не понимал, в чем дело, пытался найти с ними общий язык, заставить их изменить свое мнение. Но чем больше он старался, тем сильнее они его травили. Я никогда не принимал участия в издевательствах, но я поступал в сто раз хуже. Я делал вид, что ничего не происходит, и никак не пытался ему помочь. Я так сильно старался завоевать уважение моих одноклассников, я не хотел, чтобы они снова отвернулись от меня. Я думал, он справится сам, он же почти американец, а американцы никогда не сдаются. Или моим одноклассникам надоест это все, и они оставят его в покое. Но ему становилось только хуже, и через два года, как раз во время экзаменов, он покончил с собой. Говорили, что причиной были не издевательства, а он в целом был на взводе. Другая страна, другой язык, другая система образования, другие правила, родители вечно на работе и плевать хотели на его проблемы. Он просто не выдержал. Но я уверен – попытайся я ему помочь, ему было бы гораздо легче со всем этим справиться.