Странник века - страница 50

Ханс почувствовал, что в этом отстраненном и несколько поспешном прощании чего-то не хватает, едва заметного слова, в обычном обиходе привычного, но в данном случае, подумал он, чрезвычайно значимого: слова «ваша». Если Софи не простилась строгой формулировкой «искренне ваша», то в этом смущенном пренебрежении притяжательным местоимением чувствовался подсознательный страх, что оно не будет выглядеть невинным. Или нет? Или да? Или он бредит? Предает излишнее значение ее словам? Ведет себя смешно, опираясь на догадки? Строит из себя умника? Или, сам того не желая, в который раз путает разумный подход с домыслами гордыни?

От этих тревожных мыслей его отвлекла приписка, сделанная явно позже, другими чернилами и отражавшая мучительные колебания автора:

Слово «сладостями» было последним, самым последним словом Софи.

Ханс не находил себе места от восторга и нервного возбуждения. Что ему ответить? Сколько помедлить с ответом? Какой выбрать костюм? Он встал, снова сел, снова встал. Его захлестнула волна радости, сексуального возбуждения, а затем ужасающей нервозности. Он понимал: прежде всего нужно спокойно перечитать письмо Софи. Для этого ему пришлось заставить себя подождать несколько минут, выглянуть в окно и некоторое время разглядывать головы, шляпы и башмаки прохожих на улице Старого Котелка, оставив письмо Софи остывать. Затем он несколько раз перечитал упреки первых строк. Улыбнулся мягкой критике, которая в той же мере относилась к нему, в какой характеризовала саму авторшу. Он еще раз обратил внимание на осторожную недосказанность приглашения, на его правдоподобную небрежность, на соблазнительную приправу заговорщических интонаций. Задержался на последних словах, стараясь оценить, какую долю в них составляет холодность, а какую – благоразумие. И под конец насладился замечательным пассажем в приписке, фактически признающим, что на улице она его тоже замечает. Ханс взял перо и обмакнул его в чернила.

Закончив писать ответ, он не стал его перечитывать, чтобы не пожалеть о нескольких вольностях, которые позволил себе под действием эйфории. Глубоко вздохнув, он подписал письмо и сложил его для отправки. Затем закончил одеваться. Спустился вниз, чтобы отдать послание Лизе, а заодно спросить, кто принес записку и что при этом сказал. По описаниям Лизы он понял, что посыльным была Эльза. Ничего особенного она не сказала, но, как добавила Лиза, вела себя угрюмо и даже неодобрительно заглянула внутрь дома. А поэтому она, Лиза, и ее мать решили (таких слов она не произнесла, но догадка позабавила Ханса), что сама Эльза и есть автор лиловой записки. Лиза смотрела на письмо, которое ей протягивал Ханс, со смесью жадности и печали. В первый момент ему показалось, что она ведет себя слишком нескромно. Но он тут же устыдился: было очевидно, что Лиза не читает имен отправителя и адресата, а лишь мечтает прочесть. Она подняла глаза и внимательно посмотрела на Ханса, словно давая понять, что уж мысли-то его читать она умеет. Еще совсем детская красота Лизы вдруг стала не по-детски строгой. Ханс не знал, что сказать, как извиниться. Но, судя по всему, девочка удовлетворилась его мимолетным испугом, ее лицо смягчилось, она стала прежней и пообещала: Я немедленно его отнесу, сударь. Ханса неприятно кольнуло это слово: «сударь».