Странник века - страница 53

В тот вечер он приехал в пещеру довольно небрежно одетым, что случалось с ним крайне редко. Волосы его были растрепаны, щеки горели, как у человека, долго отмывавшего лицо после физического труда. Прошу простить за опоздание, пробормотал он, присаживаясь у костра, но я умудрился сесть в ужасный экипаж. Сначала мы чуть не перевернулись, а потом у нас увязло колесо, и мне пришлось толкать эту колымагу, пока кучер нахлестывал лошадь. Этот изверг так избил несчастное животное, что оно не в состоянии было двигаться дальше! Хансу показалось, что для неформальной встречи в пещере его приятель оправдывается слишком подробно. Он вспомнил, как шел сюда с шарманщиком, как выглядели мостовые, и, не раздумывая, брякнул: Как странно, что твой кабриолет увяз, ведь земля совсем почти сухая. Ну, что тебе на это ответить! огрызнулся Альваро, там, где ехали мы, было грязно!

Набитый желудок и общий костер подогревают дружеские чувства. Вскоре Альваро вновь обрел свое обычное уравновешенное состояние, стал дружелюбным, всех смешил и то хватал Ханса за локоть, то хлопал его по плечу. Беседа понемногу входила в свое русло. Выпитое вино, прежде чем повергнуть их в опьянение, даровало им пару часов просветленного глубокомыслия. Альваро спросил Ханса о том, о чем прежде не решался. Ты часто говоришь, что собираешься в Дессау, сказал он, а что ты будешь там делать? Там меня ждет господин Лиотард, очень серьезно ответил Ханс. А кто он такой? поинтересовался Альваро. Это я расскажу тебе в другой раз, подмигнул ему Ханс. Послушай, продолжил расспросы Альваро, а тебе никогда не хотелось вернуться в Берлин? Нет, ответил Ханс, в этом нет смысла. Даже если я оставил там свои воспоминания, разве можно за ними вернуться? Можно отступить назад, но не вернуться. Вернуться невозможно. Поэтому я предпочитаю новые места. А где ты был до Берлина? спросил шарманщик. В других местах, еще дальше, ответил Ханс. Мальчик мой, вздохнул старик, складывая ухо Франца наподобие носового платка, но почему ты так много путешествуешь? Считайте, что по-другому я не умею, ответил Ханс. Мне кажется, что если точно знаешь, куда направляешься и что будешь там делать, то рано или поздно просто перестанешь понимать, кто ты такой. Я зарабатываю на жизнь переводами, а этим можно заниматься где угодно. И я стараюсь не строить планов: пусть за меня решает судьба. К примеру, несколько недель назад я выехал из Берлина. Хотел добраться до Дессау, но решил заночевать здесь, и вот, пожалуйста: я все еще здесь и с удовольствием разговариваю с вами. Случайностей не бывает, сказал шарманщик, мы сами приходим им на помощь. Мы им подсобляем. А если все идет не так, виним в этом случайность. Уверен, что тебе известно, почему ты никуда не уезжаешь, и я этому рад! и почему уехал из Берлина тоже знаешь! Эй! профессора! взмолился Рейнхардт, если вы и дальше будете философствовать, я усну!

Нет-нет, встрепенулся вдруг Ламберг, щуря глаза, Ханс верно говорит. Я никогда не знал, почему я здесь, зачем торчу на этой фабрике и куда бы мог уехать. Со мной происходит то же самое, что и с ним, но только тут, на одном месте.

Пламя переговаривалось с глазами Ламберга, перекидывалось с ними искрами.

Я без этого не могу, продолжал Ханс, когда я надолго застреваю на одном месте, то как будто перестаю видеть, как будто слепну. Все становится каким-то одинаковым, расплывается, перестает меня удивлять. И наоборот, во время путешествия все видится мне загадочным еще задолго до того, как я добираюсь до места. Мне нравится путешествовать в дилижансах и смотреть на незнакомых попутчиков, придумывать их жизнь, пытаться угадать, почему они откуда-то уехали или куда теперь едут. Я спрашиваю себя, сведет ли нас когда-нибудь еще судьба, или мы – что вероятнее всего – никогда больше не пересечемся. А раз мы никогда не пересечемся, думаю я, значит, эта встреча неповторима, и мы можем продолжать молчать, а можем признаться друг другу в чем угодно, например, я смотрю на какую-нибудь даму и думаю: сейчас я могу сказать ей «я вас люблю», могу сказать «сударыня, знайте, что вы мне не безразличны!», и есть один шанс из тысячи, что она не посмотрит на меня как на сумасшедшего, а улыбнется и скажет «спасибо» (хрена лысого! заверил его Рейхардт, в ответ на твой пыл сударыня отвесит тебе пару пощечин!), да, наверно, но ведь может она спросить «вы это серьезно?» и неожиданно признаться: «уже двадцать лет мне никто такого не говорил», понимаешь? То есть меня волнует мысль, что это единственный раз, когда я вижу этих людей. И когда я вижу их такими безмолвствующими, серьезными, то не могу не гадать, о чем они думают, глядя на меня, что чувствуют, какие хранят секреты, что пережили, кого любят, и все такое прочее. Получается, как с книгами: ты видишь стопки книг в магазине, и тебе хочется заглянуть в каждую из них, узнать хотя бы их звучание. Ты чувствуешь, что упускаешь нечто важное, ты видишь их, и они тебя интригуют, искушают, напоминают тебе, как ничтожно мала твоя жизнь и какой безбрежной она могла бы быть. Каждая жизнь! воскликнул, ерничая, Альваро, ничтожно мала и безбрежна! Ты еще очень молод, Ханс, сказал шарманщик. Совсем не так, как вам кажется, улыбнулся Ханс. И так кокетлив! добавил Альваро. Ханс огрел его веткой по голове. В ответ Альваро натянул ему на нос берет и повалил на землю. Они катались по пещере, умирая от смеха, и к ним в восторге присоединился Франц, выискивая какую-нибудь щель между ними, чтобы поучаствовать в драке.