Странное рядом - страница 3

Потом снова уставился вперёд, на тропинку, всем сердцем желая, чтобы открылась уже малюсенькая заводь, в которой было принято ловить рыбу. Но вместо этого увидел кое-что другое и замер.

У самого берега, в скрытой под туманом воде стояла лошадь, помахивая хвостом. На мальчишек она не обратила никакого внимания, продолжала раздувать ноздри, втягивая холодный, ещё ночной воздух. Потом опустила голову, спрятав морду в туман и, судя по звукам, принялась пить невидимую воду.

И что-то было такое в сумерках, и в исходящей паром воде, и в тёмных стволах сосен, и в белёсой полосе подсохшего тростника, начинающейся прямо за там местом, где животное утоляло жажду утренней дымкой… Во всём этом сияло особое волшебство, отчего лошадь, в миру, наверное, белая, здесь казалась прозрачно-синего цвета.

– Смотри, какая… – прошептал Борька, прижимая скомканную рубаху к впалому животу.

Лошадь услышала его, фыркнула, подняла голову. Глянула на ребят и медленно пошла вдоль берега к тростнику.

– Замёрз я, – признался Борька, натягивая рубаху.

Федя ничего не ответил. Спор, кому ж утренний холод по плечу, а кто – сопляк и у мамки сиську до сих пор сосёт, так и остался неразрешённым.

Ребята задержались там, на берегу. Бросили удочки и вёдра под куст и развели маленький костёр, чтобы согреться.

Смотрели на туман, в котором где-то бродила лошадь, и фыркала, и плескала воду, шуршала ломким тростником… И, кажется, даже уснули на самом рассвете…

– Хороший выбор, – произнёс кролик басом. Пасть у зверька не шевелилась, даже усики не дрогнули, но голос шёл точно из него – то ли из головы, то ли из пушистого живота.

Лошадь же как будто уменьшилась в размерах, сделалась грустной и очень, очень одинокой. Поднявшись со стула, она прошаркала на задних ногах к двери, потом передумала, развернулась, сделала шаг к стене, упёрлась в неё передними копытами, прислонилась мордой и душераздирающе вздохнула.

В этом звуке были треск костра, далёкий крик и неумелые ругательства. От вздоха синей лошади у Фёдора на секунду заболела голова, да так сильно, что, казалось, вот-вот сейчас лопнет, как арбуз под молотком. А потом отлегло.

Не обращая больше внимания на лошадь, Фёдор спустил ноги на пол, наклонился и посмотрел её карты – сет на вальтах. Неплохо. Осторожно глянул в свои: открылась ещё одна карта, пиковая десятка. Сердце забилось чаще – того гляди же стрейт-флаш соберётся. Но Фёдор тут же усомнился в этом: неслабое нужно для того везение. Дай бог, чтобы пара пришла.

Краем глаза он заметил, как кролик подобрался, будто в нём взвели пружину, а потом прыгнул резко вверх.

Приземлившись Фёдору на затылок, зверёк вонзил острые, длинные, вовсе не кроличьи клыки прямо в Фёдорову шею.

Кровь брызнула на постель, на карты синей лошади, на тонкую ткань больничного халата, и Фёдор услышал шум – далёкий перестук колёс.

Электричка проходила совсем рядом с территорией пансионата. Прямо за «стеной» тонких, молодых сосен и крошечных елей начиналась полоса отчуждения, и путь к ней перегораживала высокая рабица.

Они втроём шли по тропе, а мимо проносился синий поезд, и Анюта пыталась петь про «голубой вагон бежит-качается». Но дальше этой строчки дело у неё не шло.

Обойдя небольшой пруд, они сворачивали вглубь территории, а потом по мощёной красной и жёлтой плиткой дорожке выходили к мини-зоопарку. Здесь жили пёстрые куры во главе с бесконечно наглым и беспринципным петухом, вечно косящим налитым кровью глазом; три бурые овцы, меланхоличные и ленивые; и кролики. Маленькие, белые, пушистые комочки, которых Анюта любила больше всех остальных животных.