– О! А вот это вкусно. Вот это почаще готовь, пальчики оближешь. Я раньше шарлотку любила делать, ты запиши рецептик-то…
Карина глянула на соседку сверху вниз. Та развела руками в стороны:
– Ладно-ладно, кашеварь. Давай листочек, я сама запишу, только сохрани обязательно…
Карина подсунула ей толстый кулинарный блокнот, но даже записывая рецепт, соседка болтала без умолку, и у Карины запершило в горле, но она лишь сильнее поджала губы. Помешивала суп, подслащивала компот и с тоской глядела на часы, думая, когда же Толя вернется домой. Может, хоть его появление прогонит несносную Ольгу восвояси…
Бормоча и черкая в блокноте, соседка незаметно слопала все крабовые ежики. Улыбнулась виновато:
– Ты это, не сердись.
Карина смолчала. Немолодая женщина, со своими тараканами. Относись к ней как к младенцу неразумному или к старухе в деменции.
– Вы только скажите мне, пожалуйста, – елейно попросила Карина. – Вы просто так сюда поболтать ходите или у вас цели какие есть?
Ольга пожевала губами.
– Честно? Скоро узнаешь, думаю.
– Хорошо. Значит, это когда-нибудь закончится, – кивнула Карина. – А лицо ваше…
– Что с лицом? – Ей показалось или Ольга и вправду насторожилась?
– Даже не знаю, как сказать… Странное оно какое-то, как будто меняется постоянно.
Ольга тут же расхохоталась:
– О, милая, это называется переутомлением, тебе спать больше надо. Ну сама подумай – какое лицо, а?.. Ты лучше не рассказывай об этом никому, люди не о том подумают. Проблем не оберешься.
Карина в молчании вернулась к плите.
Появление Толика осталось почти незамеченным – пока супруги вяло ковыряли ложками в тарелках, Ольга ела за четверых. Давясь от жадности, она хлебала борщ, и по подбородку у нее текла красная струйка бульона.
Толик морщился. Карина молчала. Только протянула соседке полотенце, чтобы та вытерла лицо.
Ольга просияла:
– Спасибо, милая! Хорошей же ты будешь…
Скрипнул стул, Толик поднялся с места.
– Я наелся, спасибо. Пойду.
– А чай? – влезла Ольга. Толик не ответил, ушел из кухни, тяжело топая и сопя. Соседка вытерла полотенцем губы и доверительно спросила у Карины:
– Чего это он, я разве обидела чем-то?
– О, вам в алфавитном порядке перечислить или так, по памяти? – Карина не посмела взглянуть соседке в глаза. – Мне тоже что-то есть расхотелось. Вы доедайте, можете и чаю попить. Чувствуйте себя…
И, не договорив, Карина вышла из комнаты.
Ольга осталась одна.
* * *
В последнее время Ольгина непосредственность перешла все границы – честно говоря, Карина побаивалась неугомонной соседки. То та притащит крем для лица в черной банке и, не слушая возражений, примется мазать его Карине на лицо. То замолотит в двери ногой и заорет пароходной сиреной, когда Карина попытается хоть немного посидеть в тишине. То купит абрикосов, подгнивших и переспелых, а потом заставит съесть почти целый килограмм, «для здоровья».
Ее забота превращалась в насилие.
Карина с мужем шла в театр, и ей чудилось, что Ольга прячется за портьерами, подглядывает, готовясь вставить пару ремарок по поводу внешнего вида или выбора постановки. В маршрутках незнакомые бабки за плечами дышали, словно Ольга, подслушивали разговоры, и сердце в груди пропускало удар. Да и потом, ее лицо… В нем постоянно что-то менялось. То губы распухнут, надуются, то через пару дней превратятся в небольшие белые полоски. То по щекам побежит россыпь багровых прыщей, а на утро от них и следа не останется. Даже родинка, огромная родинка с черным жестким волоском в конце концов куда-то подевалась. Карина подумывала записаться к психиатру на прием и нервно хихикала, замечая что-нибудь новенькое. Запрещала себе вспоминать об этом, думать об этом, говорить об этом. Вдруг и правда упекут в психушку…
