который находился на берегу Финского залива.
–
Последняя летняя смена, лагерь маленький, уютный – всего
четыре отряда, – тараторил Земляк. – Директор лагеря – мой старый
приятель,
за
Глебом
приглядит,
если
что.
Это «если что» очень не нравилось Глебу. Но сама возможность поехать в лагерь, покупаться в Финском заливе казалась заманчивой. В лагере оказалось лучше, чем Глеб предполагал. Воспитатели и пионервожатые в душу не лезли, построениями и всякими массовы- ми играми загружали в меру. Большую часть времени можно было болтаться по территории и заниматься своими делами. А свои дела были так себе, не особо примечательными: забравшись в укромное место, Глеб с приятелями играл в карты, в подкидного дурака, и травил анекдоты. Оказалось, что его память хранила великое мно- жество неизвестно каким путём попавших в неё смешных историй. Особое место занимали анекдоты про Чапаева. Василий Иванович в те годы был очень почитаемым героем Гражданской войны, и анекдоты про него попахивали политической гнильцой. Оттого они были ещё более привлекательными. Если отбросить политическую составляющую, то можно было понять главное: Чапаев пользовался
всенародной любовью. Абы о ком анекдоты не сочиняются.
Кульминацией пребывания в лагере стал настоящий поход с ночёвкой до посёлка Рощино, на целых двенадцать километров. Возглавлял поход физрук Павел Николаевич, бывший военный лётчик. Человеком он был суровым, жёстким. Как занесло его в этот лагерь, похоже, он и сам не понимал. Во время продвижения отряда
по лесам и перелескам Карельского перешейка, напоминавшего парад хромых уток, он негромко ворчал:
–
Нужны мне были эти пионеры, как Папе Римскому значок
ГТО!
Когда разбили лагерь, развели костёр, поужинали и попели пе- сен про картошку-тошку-тошку, народ потянулся в палатки спать. Глеб спать совсем не хотел. Он вызвался поддерживать костёр, на что Павел Николаевич на всякий случай отреагировал удивлённым взмахом косматых бровей. Но, подумав, сказал:
–
Валяй,
поддерживай.
Только
не
усни
и
не
свались
в
костёр,
а
то
–
покушаем
мы
из
тебя
шашлычка.
Подумав, физрук добавил:
–
Посижу
с
тобой
полчасика,
приёмник
послушаю.
Люблю,
знаешь
ли,
новости
слушать.
Он сел на бревно рядом с Глебом, настроил свою «Спидолу» на волну «Маяка» и застыл в блаженном предвкушении. Но неожи- данно в новостях передали, что в Чехословакии начались волне- ния среди части населения. Диктор объяснил, что там участились массовые беспорядки, и советские войска вместе с союзниками по Варшавскому договору пересекли государственную границу, чтобы воспрепятствовать попытке государственного переворота в братской стране.
Физрук насупился, и стал вслушиваться в каждое слово дик- тора. Когда сообщение закончилось, он вдруг выключил приёмник и отставил его в сторону. Обращаясь к Глебу, он почему-то сказал:
–
Вот
так-то,
друг
ситный!
Такие
дела,
стало
быть!
Глеб из его слов ничего не понял, и вопросительно посмотрел на Павла Николаевича. Лицо физрука вдруг стало задумчивым. Он зачем-то стал озираться по сторонам, словно кого-то искал, а потом ещё раз взглянул на Глеба.
–
Ты,
парень,
знаешь,
что
такое
война?
Глеб почему-то вспомнил далёкую Мартоношу, «куриную» ка- ску в родном дворе, папкину медаль «За боевые заслуги» и кивнул утвердительно.
–
Знаешь,
–
горько
усмехнулся
физрук.
–
Конечно,
знаешь.
Вам
же в школе про это все уши прожужжали. Геройство там всякое и
так далее. А война, парень, это… даже не знаю, как тебе и объяснить.
