Разговаривали в Мартоноше, сколько себя помнили местные жители, на двух языках. В школе, на колхозном собрании – по- украински. На партийных собраниях – тем более. Но дома и так, в обиходе, в поле, или в коровнике-свинарнике-конюшне, на своем собственном. Вероятно, на молдавском. Правда, сомнения кое-ка- кие по поводу языка были. Пару лет назад золотой медалист Юра Воропай и его друг, тоже медалист, только серебряный, Гриша Матяш после школы поехали поступать в Молдавию, в Кишинёв, в Педагогический институт и провалились с треском. Точнее, даже не провалились, а просто не стали сдавать вступительные экзаме-
ны, потому что язык, на котором они пытались говорить с членами приемной комиссии, оказался вовсе не молдавским, а каким-то совершенно другим. Так и вернулись в родной колхоз. Потом вы- учились на зоотехников в районе. Там, слава Богу, преподавание велось на украинском языке, тоже практически родном. Но загадка своего «секретного» языка осталась. Никто по этому поводу особо не заморачивался: в колхозе и без того дел по горло. Тем более что на «молдавском» говорить никто не запрещал – говори, хоть обго- ворись, никому до этого дела нет.
Самые дотошные жители Мартоноши задумывались над не- обычными фамилиями, которые носило большинство селян. Были они, конечно, родные, но явно неотсюдашние: Матяш, Яцкул, Во- ропай, Жовна, Довбыш, Нэбога, Булацэла, Врадий, Брэворош и даже Кандэ. Как инопланетяне среди Петренко-Сидоренко-Ткаченко и прочих Макарчуков-Федорчуков.
Но такая ерунда не особо волновала селян. Как сказали бы теперь некоторые наши современники, они по этому поводу не парились.
Из соседних сел в Мартоношу на жительство люди приезжали вполне охотно: колхоз богатый, новоселам помогал, чем мог. Хотя за глаза приезжие и называли односельчан клятыми молдованами, но так, беззлобно. Скорее, даже от скуки. Сами женились на местных девчатах, деток от них имели. Даже над собой слегка подтрунивали: дескать, омолдаванились.
Но, в принципе, разница в менталитете украинцев и местных жителей ощущалась. Вроде все одинаковое и у тех, и у других: колхоз один и тот же, урожай выращивают одинаковый, по- украински говорят – не отличишь от остальных. И даже хаты с домашним хозяйством, вроде как похожи. А в повадках что-то не то, другое что-то. Вроде бы все так, а только немножечко не так. Что не так, сразу и не объяснить. Это где-то на уровне чутья почти звериного.
В доме Брэворошей, естественно, тоже говорили на двух язы- ках. Почти всегда – на родном, на домашнем. Но иногда вдруг переходили на украинский. Обычно это было, когда говорили о событиях официальных – о Хрущеве, или о снятии с должности за пьянство второго секретаря райкома Наливайко. Папка горой стол за обоих:
–
Никита
–
наш
человек
сельской.
А
кукуруза
–
что
кукуруза?
Рас-
тет
себе,
как
крапива.
И
нехай
себе
растет.
В
войну
крапиву
ели,
сейчас
кукурузу
–
тоже
пользительно,
витамины
там,
гемоглобины
всякие.
В такие минуты Глебка очень гордился отцом. Папка не только разбирался в политике, но и оперировал такими словами, что и го- лова сельсовета Мыкола Григорич мог не всегда. Одни гемоглобины чего стоили!
Про снятого с должности второго секретаря райкома Наливайко отец чеканил, словно передовицу «Правды» читал: Наливайко – му- жик стоящий, не хуже Никиты. Масштаб не тот, конечно, но – фигура. Он бы работал и работал, как негр на плантации, но пил неправиль- но. Нельзя горилку запивать вином. От этого все беды! Опять же закуска. Сало – универсальный препарат от алкоголя. Хочешь – пей, хочешь – не пей, но сало, как партия, наш рулевой! А он горилку вином запивает, а салом не закусывает. Прямо политическая ката- строфа какая-то! Мыкола Григорич одобрительно кивал, а при слове
