Мощный лук был натянут до предела, стрела готова сорваться в краткий полёт к беззащитному юноше. Но что-то заставило её убрать оружие. Возможно, она не была уверена, что это именно тот, кого ей приказали убить. Юноша соответствовал внешнему описанию, но по поведению был как будто мальчишкой. Он чертыхался, смеялся и отбивался от налетающих ворон одновременно.
– Дайте же мне вытянуть вашего птенца, черти бородатые! А не то слуги его быстро отсюда выдворят, но не в живом и здоровом виде, а самом что ни на есть окончательно мёртвом. Так уже бывало…
Воронёнок ускакал из цветочных кустов ближе к краю сада, где невысокая ажурная стена отделяла королевские клумбы от остальной части дворца. Принц пришел к выводу, что ему придётся оставить ситуацию как есть. Здесь было больше тени, и птенец мог не волноваться, что его здесь заметят (к тому же Невейн волновался за них обоих), разве что кто-нибудь подойдёт впритык. Вместо попыток захвата гостя он достал мешочек и зачерпнул оттуда полную горсть очищенных орехов, которую рассыпал в укромном месте у самой стены. Неизвестно, где принц отыскал молоток, который, конечно, ему никто не дал бы по своей воле и в здравом уме. Разумеется, он знал, что принцу не положено колоть орехи, но не мог поручить столь увлекательное занятие кому-нибудь другому.
– Ну вот, теперь вы хоть не помрёте с голоду.
Он поглядел ещё раз на пищу, к которой умные птицы не спешили подходить, и пробормотал про себя:
– Хотя если вы похожи на меня, то этого может быть чертовски мало.
И он покрошил им несколько печений с изюмом.
– Вот так-то лучше!
Отряхнув от крошек ладони – и заодно всего остального себя, он засунул руки в карманы и с довольным видом зашагал во дворец. Прежде чем исчезнуть из поля зрения затаившейся тени, он оглянулся, чтобы ещё раз убедиться, что временное пристанище ворон не заметно с того места, где постоянно ходили слуги. Вороны забавно вытянули шеи, видимо, изучая состав подношений, но листва невысоких яблонь почти полностью скрывала их движения.
Девушка опустила лук и задумалась, хотя сама не знала о чём ей тут думать. Отсветы благодатного детства, которого она никогда не знала, оставшегося чистым сквозь всю покрывавшую её грязь общества и кровавые пятна, – они вдруг возникли перед её мысленным взором, словно живые, в этом мальчишке, словно солнечные зайчики на грязной плесневелой стене. На какое-то мгновение она увидела в нём нестерпимую для неё самой уязвимость, но это, конечно, потому, что весь мир стоит за него горой. Она же была всегда одна. Сама выживала на вонючих, заплёванных улицах, где нет места таким вещам, как забота о ближнем, и где велась бесконечная грызня.
Она с усилием стряхнула оцепенение и покраснела от волнения, глубоко скрытого, как огонь вулкана, раскаляющий поверхность одинокого острова в океане. Что-то ныло в сердце, сковывая её движения и волю. Мягкая волна захлёстывала огрубевший разум, испытывая на прочность все уроки, которым она выучилась за недолгую тёмную жизнь, что держали её в надёжной пристани, точно якорь.
Перед глазами проплыла иллюзия мирной жизни, которой придерживались она и её приёмный отец, Роберт Кармайн, или Профессор, как звали его когда-то пираты. Какой ценой покупалась эта иллюзия, он не знал. Никто не знал во всём шелудивом мире! Некому было излить боль, скопившуюся в измученной душе. Сжав зубы, она сказала с колотящимся о грудь сердцем:
