А мне жуть как хотелось поручить ему починку старшинского имущества!
Ага! Щас!
«На Смекалина где сядешь, там и слезешь!» – промелькнула зловредная грустная мыслишка.
По училищу ведь ходили легенды о смекалке нашего Смекалина.
Только позавчера, к примеру, случай был.
Полночь. Темнота. Казарма.
В туалете собрались самые отъявленные курильщики, злостные нарушители дисциплины. Курили себе, базарили потихоньку.
А охранял их самый лучший охранник – курсант Смекалин.
Как злостный курильщик, он тоже дымил передаваемой ему цигаркой. И… прошляпил опасность!
По коридору тихо, как кот, охотящийся на мышей, крался наш бравый усатый старшина.
Нюхач его, не пропитанный никотином, учуял злостное нарушение воинской дисциплины. Поэтому длинные старшинские усы стояли торчком, предвкушая лёгкую победу.
Только-только собрался «кот-охотник» открыть дверь туалета да прихлопнуть дымокурящих мышей, как Смекалин выглянул в щель.
И замер.
«Пиз..ц!» – подумал бы нормальный обычный курсант.
Но смекалистый Смекалин думал иначе. Парадоксальнее.
Мгновенно выбросив окурок, он широко распахнул дверь и заорал благим матом:
– Товарищ старшина! Вот они! Держите их!
Пока наш Лавлинский фокусировал взгляд на замерших от удивления «мышей» да шевелил усами, Смекалин ринулся в коридор.
И мгновенно растворился в тёмных глубинах храпящей портяночнодушистой казармы.
Или вот другой случай.
Шастать по территории училища в учебное время было категорически запрещено.
Нарушителей приказа вылавливали и примерно наказывали.
Они, бедолаги, вместо увольнения в город всё воскресенье уныло топтали строевой плац, отрабатывая наказание.
Но как же быть? Как проникнуть в «чепок» (чайную) да затариться вкусным «шахматным» тортиком?
– Как два пальца облизать! – хмыкнул наш Смекалин и нагло попёрся в чепок. И… нарвался на засаду.
– Курсант! Стоять! Р-р-раз два! – остановил его строгий лающий окрик дежурного по училищу.
Стоять? Ха-ха два раза!
Смекалин мгновенно застопорил бег и браво рявкнул:
– Товарищ полковник! Курсант Смекалин выдвигается в наряд по столовой!
Разочарованно похлопав наивными ресницами, полковник махнул рукой. Мол, выдвигайся-выдвигайся.
В общем, нарушителем дисциплины, хоть и безобидным, наш Смекалин был известным. Но не пойманным за руку.
И вот теперь тумбочка дневального пустовала.
– Смекалин! – рявкнул я, предчувствуя беду.
Дверь казармы распахнулась и появился мой дневальный.
– Ты чего? Спятил! А вдруг проверка нагрянет! – воскликнул я.
Смекалин ухмыльнулся:
– Не, не нагрянет! Входную дверь внизу я закрыл. На швабру. На всякий пожарный! Чё на этой тумбочке стоять-то?
Наши мирные пререкания завершились тем, что я всучил смекалистому курсанту противогаз старшины с напутствиями починить сумку.
– Яволь (так точно)! – прокомментировал по-немецки Смекалин и пошёл к окну, за которым послышался звон и гром оркестра.
Высунувшись наружу, он оценил прекрасный вид, открывающийся со второго нашего этажа, словами Ивана Грозного из комедии Гайдая:
– Ляпота! Красота-то какая!
Но, в отличие от царя-батюшки, курсант ещё и плюнул вниз.
Смачно так плюнул.
– Ё.. твою, сука, мать! – донёсся снизу, прямо с парадного крыльца казармы, грозный рык нашего комбата майора Никишина. – Какая бл..дь сука там харкает? Щас кадык, сука, вырву!
Выглянув из-за шторы, я увидел здоровенного нашего комбата, отряхивающего фуражку.
«Пиз..ц!» – сообразил я, задницей почуяв приближение пушистого лохматого зверька.
