В это самое время в другой московской квартире того же дома, не менее патриархальной, но значительно более скромной, в комнате с повыцветшими обоями и скромной мебелью возле распахнутого окна стоял худощавый мужик забомжелого вида – тот самый, что просил «на похмел инвалиду искусства»; именно он только что выудил за веревку «Капитал» в пакете, что ему презентовал на опохмел режиссёр, живущий этажом ниже, и теперь пребывал он в блаженном оцепенении от внезапной удачи в виде уникального фолианта. Это был Лев Никанорович Башковитов, бывший хакер и несостоявшийся живописец, любитель грёз и портвейна, а попросту – Лёва, или Никанорыч. И теперь Лёва Башковитов обезумевшим взглядом изучал этот солидный букинистический экземпляр, ниспосланный ему свыше, приходя в изумление от самого названия фолианта…
– Ну ни хрена себе, «Капитал»… Это знак…
Его напряг женский голос, доносившийся из спальни:
– Лёва! Ты что – окно открыл?! Ты совсем обалдел? Холод собачий! Что ты там делаешь опять?!
– Да щас, щас… – возбуждённо бросил Лёва, поняв, что создал сквозняк в открытой комнате. – Как дверь-то открылась? Вот же мистика, ё-моё…
Он быстро закрыл окно и суматошно сунул «Капитал» в тумбочку.
Затем он быстро сел за компьютер и закрыл электронную почту.
Тут в комнату вошла супруга Лёвы – Люба, женщина зрелых лет со следами былого очарования. Одета она была в простенький халат с объёмными карманами, на ногах были обычные домашние тапки.
Люба смерила взглядом супруга и с тоном дисциплинарного ментора произнесла:
– Ты что, опять за своё?
– Ничего страшного. Важное сообщение отправил, – быстро ответил Лёва.
– Кому это ты сообщения отправляешь с утра пораньше?
– Одному хорошему человеку… Да не волнуйся, никаких взломов, – уклончиво ответил Лёва и бросил невинный взгляд на жену.
– Смотри; а то будешь опять следы заметать… – с лёгким намёком ответила Люба.
– Мои следы – в невидимости; как это говорится – «not detected»… Недаром у меня фамилия Башковитов.
Лёва самодовольно потёр руки и приступил к отключению компа.
Люба вздохнула, скептически глядя на мужа.
Лёва выключил компьютер, встал и декларативно произнёс:
– Когда б я жил без домогательств, – я б с шансонетками дружил…
– Они бы от тебя весь голос потеряли, – иронично ответила супруга.
– А я бы им свой отдал.
И он издал грубовато-азартный возглас с хрипом. Люба тут же заткнула уши.
– Так-то оно лучше, – бросил Лёва и направился к выходу.
Но Люба его остановила:
– Ты не забыл, что сегодня нужно сделать?
– Помню всё, что знаю.
Лёва невинно посмотрел на свою опекунью, поняв, что сейчас всё начнётся…
Люба, мягко толкнув его на диван, отчеканила:
– Сядь, расслабься и подумай…
Лёва, откинувшись на диване, закатил глаза…
А в это время на улице, – во дворе этого мощнопанельного патриархального дома происходила интересная утренняя разминка в духе моржевания под музыку, а именно – по утреннему снегу бегал мужик в одних трусах, охая от холода; периодически он останавливался, обтирался снегом и тут же делал физзарядку. Рядом стоял магнитофон, и звучала всем известная песня:
