– Сегодня свечку поставлю, – не открывая глаз от неба, сказал он. – У нас церквушка действующая, между прочим. Туристы ездят смотреть. Говорят, декабристы строили. Вот приеду – поставлю. Там поп, знаешь, молодой. Чахоточный такой. Думаешь, вот счас на ходу помрет, а пятеро детей уже…
– А тебе завидно?
– С чего это. У меня самого с десяток будет.
– Трепач ты, Витька.
– Ни капельки. Я детей люблю. Я в отца пошел. У меня батя был что надо. Наклепал нас – восемь штук только выжило. Умер только рано… Вот как подумаешь – да?! Жизнь. Вот знал бы я вчера, что сегодня так повернется. Что буду лежать, и ты рядом. Я тебя как будто сто лет знаю. Вот точно что-то есть.
Анна засмеялась, ей был приятен этот легкий, вроде бы без смысла разговор, и она подумала, что с Олегом у них не было такого.
– Времечко… горит, – вздохнул он, посмотрел на часы. – Мать мне посчитает волосенки.
– Ты почему, правда, не на работе?
Он усмехнулся, сел, вдохнул и выдохнул воздух.
– Потому что с тобой сижу. Рядом… заводишко тут строят. Песок возят. А я начальство вожу. Поскольку, сама понимаешь, с утра меня не было, я с тобой знакомился, мой начальничек на грузовой подался. Но к обеду надо объявиться. – Он вскочил, легко подпрыгнул, потом, легко нагибаясь за каждой, сорвал несколько ромашек, протянул ей: – На…
– Спасибо. – Она улыбнулась и взяла цветы.
– У вас третий спектакль в «Восходе»?
– Да.
– Я приеду туда.
Анна промолчала, а он, смутившись чего-то, неожиданно и ревниво погрозил ей пальцем:
– Только ты смотри мне, смотри…
Она рассмеялась и спросила, как спрашивают у детей:
– Чего смотри-то?
– Ну, пойдем, – не ответив, смутился он.
Анна представила себе ясно, как они вдвоем войдут в лагерь, и решительно отказалась.
– Нет, ты беги, а я сейчас…
Он быстро согласился, истолковав ее решение по-своему, и пока шел по тропе к осиннику, все оглядывался, у леска постоял немного, поглядел на нее, потом прощально поднял руку и скрылся. А она смотрела, как он уходит, упруго, напряженно, потому что чувствует ее взгляд в спину, и благодарно подумала о нем.
Она вздрогнула, увидев резко идущего с другой стороны из леска Олега. И пока он шел к ней, она, не отрываясь, испуганно глядела в белое, вытянувшееся его лицо, но все же успела зацепиться за мысль, что выжидал неподалеку, пока Виктор скроется, а потом сразу вышел.
– Ну что, девонька, хорошо тебе?
Анна не ответила, опустив глаза, заметила, как напряженно бугрится карман его джинсовой курточки со сжатым кулаком, и тогда она спокойно, с ровным отчуждением посмотрела ему в лицо.
Олег ударил ее размашисто и верно, так что, искрясь, вызвездило в глазах.
Она прикрылась от него рукой и с жалкой досадой попросила:
– Не надо… Не бей больше…
Олег мрачно сплюнул и быстро пошел по тропинке к осиннику.
– Схлопотала, – равнодушно глядя ему вслед, усмехнулась о себе Анна и села в траву…
Свистнул недалеко коростель, ветер качнул где-то подле леса воздух, и он покатился слабой, мерной волной. Чуть качнулись и выпрямились ромашки… Анна сорвала плоский, подсыхающий лист подорожника, положила на зуб, разжевала, высасывая из растения пресноватую терпкую влагу.
«Если бы мы и целовались с Витькой, ты бы все равно выжидал в кустах, – подумала она о муже… – Все равно бы не вышел…»
В воротах лагеря на нее ошалело налетел Венька.
– Где твой муж? – выдохнул он ей в лицо.
– Объелся груш, – равнодушно ответила Анна, проходя мимо.
