И из другого времени…
* * *
…Как странно, что тогда они встретились, так инородно врезалась Фелумена в ту кашу, в которой варился Олег. Она приходила ярко накрашенная, полная, в жарких от цвета, тугих трескучих платьях, курила, округляя рот, выдыхала дым, и когда говорила, приходилось оборачиваться на ее хриплый голос, он был так же резок и неожидан, как и смысл ею сказанного. Ее привел кто-то из приятелей Олега, завзятых театралов. Был один из тихих, печальных вечеров после того, как Анна сделала аборт. Этому предшествовали бурные объяснения, уговоры, заявления. Наконец он сказал: «Ты забываешь, что такие вещи одной душою не решаются. В конце концов, нас двое, и мы сошлись на всю жизнь. Почему же ты сейчас, когда я не готов, взваливаешь на меня такую ответственность? Ты просто не веришь в меня. Ты думаешь, я кончился, да? Ты думаешь, что этот балаган с кукольным, это на всю жизнь?!»
Гости пришли, когда Олег был особенно грустен, внимателен и предупредителен. Он не позволил Анне встать с дивана, сам сел на пол рядом, поставил у ног две высокие тонкие рюмки, молча слушал друга, иногда из-под прикрытых ресниц тяжело взглядывал на Фелумену, курившую посреди комнаты, так решительно нарушившую приглушенный сумрак их вечера. К концу вечера приятель Олега напился и, тыкая пальцем на Фелумену, хихикал:
– Видал? А? Ну как?..
– Ничего, ничего, – укладывая его в углу на матрас, деловито бормотал Олег. Он провожал Фелумену за двери, задержался на лестничной площадке. Вернулся задумчивый, замкнутый и долго смотрел в открытое окно на улицу. Потом грустно сказал: – Странно мы устроены. Я вот от природы, в общем-то, холодный. – Потом помолчал и признался до конца: – А вот меня всегда непреодолимо тянуло к таким бабам. – Он кивнул на окно и вздохнул.
Фелумена появилась в их комнате еще. По-хозяйски возникла, окруженная шумом своего голоса, запахом тела и платья. Села на стул посреди комнаты, углов она не признавала, оголив оплывающие жирком колени, курила, говорила громко, хрипло, и только Олегу. Анну она не замечала. Олег ходил вокруг нее, словно принюхиваясь, с изумлением оглядывая открытые, в мелких нависших складочках плечи.
– Ну до чего сволочная! – сказал он, возвратившись и на этот раз с лестничной площадки. – До восхищения сволочная! – Он походил немного по комнате, и когда Анна уже забыла про Фелумену, он вдруг, качая головой, напомнил: – Вульгарна до безобразия! Но что-то в ней есть, как в перезрелой груше. Ты знаешь, она напоминает мне Зойку.
И побледнел, отвернув тонкое мальчишеское лицо.
Анна молчала. Она ничего не находила в этой бабе, кроме нахрапистой наглости.
«Развратна, – думала она, – потому и тянет…»
После ухода Фелумены мыла полы, словно хотела уничтожить липкий, дразнящий, потливый запах этой женщины. Мыла еще и потому, что втайне верила деревенской примете замывать след. Фелумена исчезла на время. Но Анна однажды увидела их из автобуса. Они шли по центральной улице города. Олег обнимал Фелумену за плечи. Он казался мальчиком рядом с этой здоровой, ярко-белой и далеко немолоденькой женщиной…
Тогда она закрыла глаза и горько подумала: «Добрался… отвел душу».
Она делала вид, что ничего не замечает. Анна боялась объяснений, память о первой их размолвке преследовала ее.
«Наверное, все пройдет, – успокаивала она себя, поджидая Олега у окна, – не может быть иначе… Она ведь старая…»
