Неприятности на этом не закончились. На обратном пути дорогу нам преградил давешний крабоход: огромный, неповоротливый, и явно скрывающий в массивном панцире тяжелую пушку. Тут мне пришлось буквально бросаться наперерез Норберту, вознамерившемуся снова жахнуть ракетой, и орать, что если он не остановится, я брошу их прямо здесь и пусть на мою помощь не рассчитывают. Со стороны это, должно быть, смотрелось некрасиво, но нервы у меня были натянуты так, что хоть смычком на них играй.
Совсем без стычек, впрочем, не обошлось, и уже в Желтой зоне пришлось отбиваться от полудюжины окопавшихся на склоне холма кротовых пинсеров, разрядивших наш щит окончательно несколькими меткими выстрелами из рельсометов. С этими, впрочем, справиться удалось, и даже ЭОНом в итоге разжились, что придало поездке хоть какой-то смысл.
– Да пойми ты, этот «детский сад» – все, что у тебя сейчас есть, – в голосе Glео послышались умоляющие нотки. – Тебе нельзя их потерять. Других не будет.
– Послушай, это все зашло слишком далеко, – начал я речь, которую обдумывал еще с момента, когда освещенная рассветными лучами черная арка скрылась за горизонтом. – Ты заставил меня влезть в хрен знает что, а я даже не знаю... вообще ни хрена! Я тыкаюсь, словно слепой щенок, нагромаждая ошибку на ошибку! Не хватало еще только кого-нибудь из этих детей угробить!
– Вся жизнь наша из этого и состоит, – философски изрек Glео. – Все мы вечно тыкаемся в темноте. Разница лишь в том, что кто-то так и продолжает это делать всю жизнь, а кто-то натыкается на дверь, вылезает на свет и открывает глаза.
– Подожди, – прервал его я. – Это не главное.
– А что главное?
– Кто ты такой? – спросил я. – Я просто не буду дальше играть в эту игру, если ты не объяснишь.
На том конце мне послышался усталый вздох.
В следующий миг изображение включилось. Я увидел тело человека, накрытое прозрачным колпаком, к которому были подведены разнокалиберные трубки и провода. Над колпаком мерцал голубоватым светом голографический экран, отображавший, должно быть, какие-то жизненные показатели. Само же тело было абсолютно неподвижно – я не заметил даже, чтобы дергались ресницы.
– И… давно ты так? – спросил я.
– Уже пятнадцать лет, – ответил Gleo. – В последние лет десять, впрочем, стало полегче: появилась возможность выходить в сеть через нейроинтерфейс. Вот стримы, например, смотреть люблю. А до этого было тяжело, да.
Я покачал головой, пытаясь уложить в ней происходящее.
– И все же, я не понимаю… – начал я, раздумывая, как бы задать вопрос, не задев собеседника за живое.
– И понимать тут нечего! – оборвал меня он. – Все очень просто. Я смотрю и анализирую ежедневно кучу стримов – мне просто больше нечего делать. Я знаю об Озимандии больше, чем ты, и возможно, больше, чем кто-либо на планете. Но я не могу применить эти знания, ты просто не представляешь, до какой степени это обидно! Я хочу влиять на события. И ты – моя возможность на них влиять.
– Но почему именно я?
– Ты прошел пару важных проверок, – ответил он. – Не ты один, конечно. Но остальных разобрали раньше.
– Остальных? – уточнил я. – Есть и другие?
– Есть, – Gleo вздохнул. – Именно поэтому у тебя не так много времени. Если ты не заявишь свои права на Колодец, это сделает кто-то другой. Кого тоже туда приведут.
Это замечание показалось мне странным, и я решил обдумать его позже. Что это за люди, которые могут привести к Колодцу кого-то другого? Члены тайного ордена паралитиков? Но задавать вопрос своему странному наставнику я поостерегся.
