Строки судьбы - страница 27

Пусть решает начальство! Видя это, женщины немного успокаиваются – им кажется, что все уладилось и завтра они уедут всей семьей. Куда? На Харьков. А потом что? Мы разводим руками – этого мы сами не знаем. Наше дело – выдать регистрационные номера, которые им понадобятся завтра, при посадке в вагоны…

Через два дня узнаем, что списки наши оказались бесполезными. Состав, поданный из депо под посадку, штурмом взят озверевшей толпой. В вагоны проникли только самые сильные и ловкие.

Согласно данным Всесоюзной переписи населения 1939 года, население Полтавы составляло 130 тысяч человек, из них 12 860 евреев – в основном работники здравоохранения, просвещения, сферы обслуживания. Многие из этих людей были уверены, что в случае оккупации немцы не станут их трогать. Считалось, что немцы – цивилизованная нация.

Илья Розенфельд

Жизнь изменила окраску. Теперь все происходит на одном, основном, единственном фоне – тревожном фоне войны. И самое главное сейчас – это сводки Совинформбюро, трижды в день, утренние, дневные и вечерние. Из которых понять, что происходит на фронте, невозможно. Хотя ясно, что дела идут очень плохо.

Город еще живет по инерции привычной мирной жизни, но из подсознания людей уже ни на миг не уходит тревожное ощущение беды, близящейся и неотвратимой. Все боятся даже думать, что Левобережную Украину, а значит, и Полтаву нашим войскам не удержать. И тогда здесь будут немцы?! Как? Этого не может быть! Теперь все зависит от обороны Киева. Его не сдадут! Это последняя – непрочная, неуверенная и единственная – надежда на то, что немцам дальше не продвинуться. В газетах Киев гордо называют «твердыней на Днепре» – ведь его обороной командует сам маршал Буденный, который на городском митинге (его транслируют по радио) кричит и клянется, что Киев «был и останется советским!». Мы ему верим – из школьной программы и кинофильмов мы знаем, что он герой Гражданской войны, его конница успешно громила белополяков и золотопогонников Деникина. Мы и не подозреваем, что полководческие таланты и знания Буденного – это позавчерашний день военной науки…

А тем временем в сводках Совинформбюро печатаются неясные сообщения о тяжелых оборонительных боях Красной армии и огромных потерях немцев. Судя по ним, немцы уже вот-вот останутся без единого солдата, без танков и самолетов…

И при всем этом – полное молчание властей, ни единого слова предупреждения населению, остающемуся на оккупированной территории. Хотя уже есть трагический опыт поверженных Польши, Франции и других стран Европы, – это гестапо, концлагеря, массовые расстрелы евреев, лагеря военнопленных, неизбежный голод. И при этом никаких мер содействия и помощи желающим уехать, никаких поездов для эвакуации. Даже раздобыть в горисполкоме спасительные «эваколисты» людям удается с трудом.

Мрачные, тревожные дни и беспросветные черные ночи. Опустевший город, темные, будто нежилые дома и пустынные ночные улицы, частые воздушные тревоги и завывание сирен, тревожно шарящие по черному небу бледные лучи прожекторов, оглушительная пальба зениток и колючие бело-красные звезды зенитных разрывов в небе, гул самолетов и гулкое эхо шагов военных патрулей на безлюдных улицах.

Дни, наполненные пугающей неизвестностью, уже осознанное понимание близящегося слома всей жизни – ведь нужно все бросить, просто выйти и захлопнуть за собою дверь. И уйти. Просто уйти. Дверь можно не запирать. Все равно вслед за тобой в дом торопливо войдут какие-то люди. Они жадно будут рыться, отыщут и поспешно унесут все, что только смогут найти и ухватить, все, что, опережая других, им удастся высмотреть и поскорее взять или отнять у других, тоже рыщущих, увезти нашу, не бог весть какую роскошную, мебель, мое пианино, мои ноты и мои записи, наши книги и граммофонные пластинки, мою коллекцию марок, вещи, посуду и белье, картины на стенах и люстры.