У куклы – открытый лоб, еле заметные светлые брови, длинные черные реснички, круглые щеки и маленькие розовые губы.
Но, когда кукла неожиданно наморщила нос, у меня внутри все похолодело: игрушка оказалась живой.
Я в растерянности сел на свою табуретку и стал ждать.
Эмиль
– Господи, – простонала Марина. – Да когда это кончится?
На часах было без пятнадцати шесть утра, а в квартире настойчиво разрывался телефон. Я улыбнулся, чувствуя, что Эмилю необходимо срочно поделиться со мной своей мыслью, иначе она его способна разорвать изнутри. До Марины, Эмиль чаще непосредственно сам прилетал ко мне и нетерпеливо пинал дверь, пугая соседей.
Я потянулся к трубке, перегибаясь через Марину, но она вдруг вырвала телефонную вилку из розетки.
– Хватит. Надоел твой Эмиль.
– Марин, перестань, – я хотел перезвонить ему, но Марина вытянула руку с проводом в сторону так, чтобы я не достал.
– Спать! – скомандовала она мне. – Мне нужен покой и сон для здоровья ребенка. Отныне телефон будет выключаться в восемь вечера и включаться тоже в восемь.
Немного ошарашенный ее тоном, я опять потянулся за проводом, однако Марина вскочила с дивана и схватила телефонный аппарат.
– Я выкину его сейчас из окна, – пригрозила она.
– Дура!!! Безмозглая дура! – я нервно сдернул брюки со спинки стула.
Марина метнулась в коридор, прижимая к себе телефонный аппарат.
– И к нему ты не пойдешь!!!
– Тебя забыл спросить, – я надел рубашку и подошел к шкафу, чтобы найти носки. Марина стояла у входной двери, наблюдая за мной.
Я оделся и вышел в коридор. Всунул ноги в ботинки.
– Отойди, – сказал я спокойно, стоя перед Мариной.
– Не отойду.
Она заслоняла входную дверь собой. Я взял Марину за плечо и решительно сдвинул ее с места, несмотря на ее сопротивления.
Как я и догадался, направившись к Эмилю, ко мне навстречу уже шел он.
– Я вот что подумал! – закричал он и тут же вжал голову в плечи, оглядываясь на окна домов.
Именно с этой фразы и начиналось каждое новое безумство. Меня словно волной обдало. Я и не подозревал, как переживаю за Эмиля в связи с последними событиями, и как я хочу видеть прежнего Эмиля с горящими глазами, а не с поникшими плечами и не с обидой в душе.
– Ну? – закурил я.
Пошли мы, естественно, в институт. По дороге я думал, как Эмиля поражают идеи: вынашивает ли он их, пока в голове не сложится четкая картина, или они поражают его мозг внезапно, как молния…
– Если задействовать волновую поверхность пространства? – Эмиль разложил передо мной бумагу и быстро набросал схему.
Я молчал, пока несколько сотен страниц рабочих тетрадей не перевернулись в моем сознании. Эмиль взахлеб рассказывал и вдохновенно дорисовывал детали на схеме, обозначая их символами, попутно делая сноски формул внизу.
– Тихо.
Эмиль умолк, терпеливо ожидая моего ответа.
– Вот здесь, – я показал карандашом. – Не состыкуется быстро. У нас нет графика поведения кривой в магнитном поле. Сначала мы выводим ее, а потом используем ее, как приближенную модель на этом участке. Если нам удастся расширить фазу колебаний до одной целой и четырех десятых и оставить ее постоянной, то все.
– Что все? – испуганно прошептал Эмиль.
– Это будет круто, а остальное – формальная доводка до нужных коэффициентов.
Эмиль вытер вспотевший лоб.
– Ух, – смотрел он на схему.
– Ух, – подтвердил я.
– А мощности сколько даст? – Эмиль опустился на стул и с восторгом заглянул мне в глаза.
