Я впал в ступор. В стекла смотрела ночь. Суббота. Маринины родители со свежими овощами, о которых я напрочь позабыл, купленное пальто в счет будущей получки, рассвет, когда я, отпихнув Марину, вылетел из дома…
– Эмиль, звонила твоя жена час назад, – продолжал злорадно ворчать вахтер. – Просила передать, чтобы ты домой больше не возвращался и переезжал в институт. Вот что я вам скажу, дорогие мои. Я в понедельник иду к начальству и пишу на вас жалобу. Есть дисциплина, есть рабочее время, законом установленное. Кто это придумал, что вы имеете право бегать, когда взбредет? Нечего правила нарушать. На частная вам тут лавочка! И, Никита, я в курсе, что ты куришь в кабинете. Инженер по безопасности труда тоже об этом узнает. Это же надо: союз им построили, войны нет, так все равно чего-то вам не хватает. Суббота! С семьями сидите! Отдыхайте! Нормы рабочего графика не дураками разрабатывались. Так нет же! В четверг вы ушли за полночь, в пятницу пришли на рассвете, а потом и вовсе ушли до обеда. И я знаю, куда вы пошли. Шофер сказал, откуда вас пьяных грузил. А потом еще и цветы по вашей просьбе покупал. Где это видано, днем не работать, а пить? Вот каких работничков бог-то дал. Казенные деньги вот куда уходят! Сегодня зачем явились? Похмеляться? И опять в бухгалтерию намылились? Все мало вам? Куда смотрит начальство?!
Вахтер сотрясал кривым узловатым указательным пальцем. Мы стояли, потупив головы, как нашкодившие мальчишки. Я представлял, какой скандал меня ожидает дома. Эмиля, думаю, беспокоил больше не купленный фотоаппарат и новый проект, который даст триста процентов мощности против ста, но который требовал больших вложений, и кардинальной перестройки в дальнейшем всех ГЭС. Не знаю, почему я смолчал. Старческое лицо с выпученными глазами, трясущимися губами и желтыми зубами меня раздражало. Эмиль, понятно, почему молчал, ожидая конца монолога. Эмиль никогда ни с кем не спорил и не вступал в бессмысленные диалоги по двум причинам: не хотел распалять человека и распаляться сам, чтобы не наговорить лишнего сгоряча, или в такие моменты он отключался, углубляясь в свои мысли, которые уж точно были интереснее праздного выяснения человеческих отношений.
Пристыженные собственным поведением, на которое нам указали, мы медленно побрели прочь.
– Как ты домой сейчас? – спросил я.
– Нормально. В первый раз, что ли, – отмахнулся Эмиль и беспечно рассмеялся: – Однажды, на самом деле, не пустила. Я посидел на ступеньках с полчаса и назад в институт пошел.
– Приходи ко мне, если не пустит, – я улыбнулся его хорошему настроению. Эмиля, действительно, не могло ничто затронуть, кроме работы. Он легко относился к любым условиям, лишь бы они не мешали с головой окунаться в любимую им энергию электрического поля. – Потому что я уверен, что вахтер тебя сегодня тоже не пустит. Противный старикашка! Ему что за дело, когда мы работаем? Разгневался, будто шпану гоняет. Вот свинья какая! Интересно, а почему он про Коростылева молчит? Тот, ведь, тоже бродит неприкаянный по институту днем и ночью?
– Коростылев у него почетный гость, – ответил Эмиль. – Коростылев не обходит вахтера вниманием. То посидит с ним, выслушав его беспокойства, то спустившись на обед в столовую, непременно занесет ему стакан компота с булкой. Вроде того, что уважает этот почетный труд на посту. То машину служебную даст ему в город смотаться. У вахтера-то угла нет, он тут и живет в своей будке. А иногда надо и вещь купить, и в баню сходить. Академик за него сидит. Коростылев крайне ненавязчиво умеет выстраивать отношения со всеми. Думаю, это у него врожденное: думать о тех, кто рядом. Не важно, вошь это или человек, директор или сторож. Я читал, что земля является седьмым домом. Домом партнерства. То есть, глубочайшие счастья и страдания приносят только отношения.
