Студент - страница 5

В деревне на копании картошки было очень весело. Но бывали и курьёзы. Сидим как-то, завтракаем. Хлебнул я чаю и чувствую: что-то живое трепыхается у меня во рту. Муха или комар, думаю. Но всё же решил экспериментально проверить научную гипотезу. Аккуратно перенёс содержимое рта обратно в стакан для продолжения научного эксперимента. Может, это и выглядело, как плевок, но заверяю неверующих, что такового не было, была лишь иллюзия плевка. Я ещё не закончил эксперимент и не определил окончательно, муха ли это и какого она подвида, как Светлана Монастыренко решительно встала из-за стола и быстро ушла, не съев и половины своей порции. Не пропадать же добру, подумал я и съел оставшееся.

Светлана Монастыренко приехала в Морозово довольно худенькой, ей бы есть да есть – и поправляться. Но уехала она ещё более худой. Частично, возможно, из-за меня, но в любом случае, не по злому умыслу с моей стороны. Не виноват я. Просто в свои семнадцать лет она ещё не знала, что нельзя быть излишне брезгливой на природе.

Если кто-то, кто читает мою книгу, знает Светлану с девичьей фамилией Монастыренко, то пожалуйста, передайте ей, что я приношу извинения за мой тогдашний ненамеренный поступок. Никогда в жизни не было во мне столько сожаления, как за тот псевдоплевок в её присутствии. Я несу это сожаление бережно уже сорок девять лет.

Через месяц грязные, усталые, голодные, но сплочённые и довольные, мы вернулись в университет. Тут нас ждали совсем другие мухи.

Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Как и плохое, кстати. Закончилась наша сельскохозяйственная командировка в деревню. Поэтому вскоре вернулись мы с картошки из Морозова под своды нашего ещё не ставшего родным университета. Предстояло несколько дней подготовки к учёбе, а затем начиналась и сама учеба.

Всё хорошее рано или поздно начинается. Как и плохое, кстати. По прибытии в общежития все, как по команде, начали активно мыться, стираться, бриться и стричься. У меня лично не было никакого желания ни бриться, ни стричься последующие четыре месяца, т.е. до зимних каникул. Но все понимали торжественность предстоящего, поэтому каждый стремился встретить будущее максимально и всесторонне чистым.

Затем, оглядевшись вокруг, бросились обустраивать свои комнаты в общежитии. Кое-кто развешивал над кроватями вырезки с раздетыми по стандартам 1970 года киноактрисами из журнала «Советский экран». Самых раздетых из них размещали на внутренней стороне дверец единственного на всю комнату шкафа.

В нашей комнате появилась дивной расцветки клеёнка на столе посреди комнаты. По ночам она пахла ядовитой советской химической отраслью ещё месяца два-три. На ней величественно и непреклонно возвышался традиционный графин с водой из-под крана. Были закуплены также: кастрюля эмалированная для варки картошки – одна штука, сковородка чугунная для жарки картошки – одна штука, стакан граненый – четыре штуки и одинокий, но необычайно элегантный алюминиевый чайник с задорным носиком. Ножами, вилками и тарелками мы не пользовались, а ложки одолжили на ближайшие пять лет в студенческой столовой.

У студента Г. был проигрыватель. Имя владельца проигрывателя я счёл нужным скрыть, так как при нынешних обстоятельствах сведения о том, что он ещё в те времена был из «богатеньких», не могут положительно повлиять на его безопасность и здоровье сейчас. Это был единственный проигрыватель на всё общежитие. И пластинка у него тоже была единственная, выпущенная в 1947 году. На ней Давид Ойстрах и Государственный Симфонический оркестр СССР под управлением Кирилла Кондрашина исполняли: Камиль Сен-Санс «Интродукция и Рондо Каприччиозо». Если кто-то возразит мне, что были ещё какие-то пластинки, а может, и ещё один проигрыватель, спорить не стану. Я помню так, а другой, может, помнит иначе, и это не важно. Важно то, что таким образом я сделал свой первый робкий шаг в мир классической музыки и с тех пор двигаюсь в нём уверенно и без оглядки.