Судьба энтомолога. Воспоминания о Евгении Михайловиче Степанове - страница 6

и криптолемуса (Cryptolaemus moutrouzieri) – хищника субтропических и тропических мучнистых червецов (Pseudococcidae).

В своей работе по биометоду в Абхазии Е.М. был тесно связан с Мейером, перед которым преклонялся. И они были хорошо знакомы лично. В Сухуми эффективно работала станция Всесоюзного института растениеводства (ВИР). Директор ВИР’а великий русский ученый Николай Иванович Вавилов часто приезжал в Сухуми. Он встречался с Е.М. и интересовался проблемами биологической борьбы с вредителями.

1935 г. Е.М. живет с молодой женой в Сухуми. Там у супругов появилась дочь Наташа.

Е.М. худ, немного сутул, в глазах у него иногда диковатый блеск, свойственный некоторым жителям Кубани. Он энергичен, остроумен и очень вежлив, что импонирует жителям Кавказа.

Приехав в Сухуми, Е.М. установил знакомство с местными энтомологами. То было время, когда в Грузии работало много русских специалистов, в том числе и биологов.

Е.М. рассказывал о некоторых из них: об энтомологе и краеведе Евгении Семеновиче Миляновском, о палеоботанике, авторе замечательной книги “Растительный мир Колхиды” Альфреде Алексеевиче Колаковском, об Андрее Тихоновиче Сысоеве – абхазском карантинном инспекторе и агрономе по защите растений на дачах Сталина и Берии. (С Андреем Тихоновичем я был хорошо знаком с 1952 г. Знакомство это переросло в дружбу и продолжилось до его смерти в пос. Лазаревское около Сочи).

Е.М.Степанов в период работы в Сухуми

С уверенностью можно предположить, что в этот же круг входил и кокцидолог Гальков (я не знаю точно, жил ли он в Сухуми; возможно, что местом его работы был г. Поти). Впоследствии Гальков вынужден был покинуть Грузию. Сысоев перебрался после войны в Лазаревское, а Миляновский и Колаковский остались в Сухуми.

Был у Е.М. в те времена приятель (живший в Тбилиси, но иногда приезжавший в Сухуми). Это был русский человек, по фамилии Беликов, вероятно родившийся в Грузии. Он свободно владел грузинским языком, причем настолько свободно, что его изысканной грузинской речи иногда завидовали грузины. Внешность у него была чисто русская, что приводило подчас к недоразумениям.

Е.М. любил рассказывать мне, как его знакомый ехал однажды в одном купе вагона с почтенным грузинским семейством – усатым грузином, его женой и ребенком. Русские люди обычно не угощают незнакомых людей в поезде, но для грузина такое поведение было раньше, да и в послевоенные времена, невозможным. Грузины и армяне, садясь в поезде завтракать или вообще поесть, всегда предлагали соседу, кем бы он ни был, поесть вместе с ними. Так вот, когда это грузинское семейство приготовилось завтракать, мадам спросила у мужа: «Может быть, пригласим соседа?» «Вот еще, – ответил ей муж (конечно, они говорили по-грузински), – зачем будем мы приглашать эту русскую деревенщину!» Грузинская семья позавтракала. Тогда приятель Е.М. расстелил чистую салфетку, аккуратно положил на столик то, что обычно едят в Грузии, обязательно с зеленью – киндзой и проч., и в самых изысканных выражениях, какие есть в грузинском языке, обращаясь к главе семьи: «батоно» – по-грузински – господин, предложил им отведать его завтрака. То, что произошло после этого, можно сравнить с ударом грома. Грузины были потрясены и не знали, куда деваться со стыда. Папа дергал себя за ус, как бы желая оторвать его, и говорил: «Уф, уф». Дальше беседа пошла на грузинском языке.