Судьба животных. О лошадях, апокалипсисе и живописи как пророчестве - страница 3

Смерть людей вроде Августа Макке и Франца Марка напоминает нам об одном обстоятельстве – если задуматься, вполне очевидном. Солдаты, погибшие в сражениях в Первую мировую, были не только солдатами, но еще и обычными, рядовыми жителями Германии, Франции, Англии, Америки и разных других стран. В большинстве своем – молодыми. Положение этих молодых людей в обществе было самым что ни на есть разным. Одни из рабочего класса, другие – из аристократии. Все подряд. Некоторые из тех, кто погиб под Верденом, были как Франц Марк – художники и интеллектуалы. Такая вот простая истина битвы при Вердене: в ту кровокачку засунули массу людей – самых что ни на есть разных. Кровокачке Вердена скормили широчайший срез мужского населения Германии и Франции.

Следует, разумеется, полагать, что люди вроде Августа Макке, Франца Марка и еще люди вроде Эриха фон Фалькенхайна не то чтобы очень хотели погибнуть в сражениях Первой мировой. «Давайте прямо сейчас все пойдем и умрем», – никто такого не говорил. Ну, то есть из головы трудно выкинуть мысль, что как-то, каким-то причудливым образом, люди действительно имели это в виду – «давайте прямо сейчас все пойдем умирать». Но никто такого не говорил. И еще, как мы знаем от Франца Марка, когда реально умирали конкретные люди, которых он знал лично, вроде Августа Макке, – для его системы координат это было шоком, к такому он был не готов. У него не было инструмента, чтобы подступиться к этой новой действительности – когда столь яркая личность может внезапно погибнуть в самом расцвете лет. Из писем Франца Марка мы знаем, что он надеялся пережить войну и, в частности, надеялся пережить Верден. У нас даже есть письмо (выше была цитата из него), которое Франц Марк написал жене в последний день жизни. Это письмо надежды – его автор рассчитывает, что выйдет из горнила войны живым. Справедливо также предположить, что Франц Марк был не очень-то без ума от составляющих суть войны убийств и смертей, – на поверхности, во всяком случае, этого нет.

Спустя пару дней после письма от 23 октября 1914 года Франц Марк отправляет Марии еще одно. Заканчивается оно так: «Чувствую себя хорошо, но мне очень грустно. Не могу смириться с гибелью Августа. Сколько же мы все потеряли – это подобно убийству; не могу принять солдатскую трактовку „смерти от вражьей руки на благо страны“, хотя вообще к ней привык. Ужасно страдаю от этого».

Некую форму такого страдания наверняка испытывал и Эрих фон Фалькенхайн. Вряд ли убийства и смерти приносили ему какое-то удовольствие. Его замысел устроить под Верденом ту кровокачку, сколь бы жуткой и образной эта метафора ни была, – это вовсе не замысел убивать просто ради убийства. Фалькенхайн, конечно, воображал, будто его кровокачка – это механизм, который поможет закончить войну. Назначением его кровокачки было, видимо, измотать французскую армию до того состояния, что французы, как говорится, просто бы выкинули белый флаг. Французский народ был бы сыт всем этим по горло. Политики добивались бы прекращения огня и предлагали бы какие-то условия мира. Может, французы сходу признали бы поражение. Или французские солдаты взбунтовались бы и сложили оружие, увидев, сколько их боевых товарищей истекли кровью под Верденом. В воображении Эриха фон Фалькенхайна все эти варианты исхода, как следует полагать, отнюдь не были невозможными. В своих мемуарах, о которых мне только рассказывали, а сам я их не читал, и в позднейших трактатах про Первую мировую и, в частности, про Верден, которых я не читал тоже, Фалькенхайн делает множество заявлений в таком духе.