Судьбинушка. Люба - страница 39
– Двоюродный брат Регины, – пояснил Алексей. – Когда бабушка позвонила мне и рассказала о том, что случилось, я сразу же связался с Жорой, хотел проконсультироваться. А он решил поехать вместе со мной и даже сам купил билеты на самолёт. Вообще-то, мы должны были прилететь ещё вчера утром, но рейс перенесли и поэтому мы чуть не опоздали. Я очень волновался, но Жора сказал, что мы в любом случае добьёмся своего, просто после вынесения решения комиссии на это пришлось бы потратить чуть больше времени. А так всё очень хорошо получилось. Мы хоть и задержались, но всё-таки успели на заседание. Так что не волнуйся, дочка. Теперь всё будет в порядке.
– Пап, – вскинула на него глаза Любаша. – Почему ты решил помочь? Ты ведь знаешь, что я тебе не родная. И сам всегда говорил мне об этом.
Алексей поднял голову к небу и несколько минут молча смотрел, как белёсые рваные облака пытаются догнать друг друга. Алексей не подбирал слов и не думал, как лучше всё объяснить стоявшей рядом с ним девочке, пытливо дожидавшейся от него ответа. Он просто прислушивался к собственному сердцу и, когда снова посмотрел на Любу, сказал ей спокойно и мягко:
– Ты выросла, стала совсем взрослой. Но, может быть, поймёшь меня не сейчас, а когда-нибудь позже. Часто бывает, что человек живёт привычной ему жизнью и думает, что так будет всегда. Одним людям это действительно удаётся, а другим выпадает возможность переродиться. Кто-то из них становится лучше, кто-то хуже. Но прежним никто уже не остаётся. У меня тоже так произошло. Раньше, когда я жил с твоей матерью, мне казалось, что больше ничто не изменится. А потом появилась на свет ты, и наша жизнь стала другой. Глупо, но мы, я и твоя мать, винили в этом именно тебя. И только много лет спустя я понял, что мы сами всё разрушили. Правда, чтобы это понять, мне пришлось через многое пройти, падать и снова подниматься. Но есть моменты, которые я себе никогда не прощу. Я говорю о Даше, о тебе и одной женщине…
Люба почувствовала, как трудно ему говорить, и взяла его за руку:
– Можно, я буду называть тебя папой?
– Конечно, дочка, – он прижал её к себе и поцеловал в тёплую макушку.
Любе вдруг захотелось заплакать, но к ним уже подходил Георгий Васильевич, и она, судорожно вздохнув, заставила себя улыбнуться:
– Поедемте домой. Бабушка, наверное, просто с ума сходит от волнения… Она тоже хотела приехать сюда, но я попросила её остаться дома. Надо скорее обрадовать её.
***
Шура вошла в кухню и поморщилась: Андрей сидел за столом с двумя местными алкашами Стасом Чернышовым и Валеркой Жгутиковым, которых не только в Заре, но и во всех окрестных деревнях звали попросту Чернышом и Жгутиком. Когда-то они сидели за одной партой в школе, потом с разницей в пару дней вернулись из армии и принялись вместе куролесить, чуть ли не полгода отмечая свой дембель. Потом также вдвоём устроились в строительную бригаду, но продержались там всего пару лет, и с тех пор зарабатывали исключительно шабашками, нанимаясь по деревням на любую, даже самую грязную работу.
Они чистили коровники и свинарники у своих односельчан, косили траву на сено, спиливали деревья, кололи дрова, и за всё, кроме положенных денег, требовали обязательные пол-литра. Женаты Черныш и Жгутик ни разу не были, хотя поначалу находились бабёшки, желавшие прибрать их к своим рукам. Но, постепенно, таких становилось всё меньше и меньше. И даже Алёна, толстая, рябая дочка Ульяны Гаврилихи, почти два года прожившая с Валеркой в сожительстве, в конце концов, выставила его за порог.