– Позволь, – спохватился тронутый услышанным Мишель, – каким же чудом ты заполучил портрет девушки?
Заметно посветлевшее лицо счастливого его удачей Андрея тронула блаженная улыбка.
– После святок подающий надежды художник, – уступил он любопытству кузена, – прознав волею случая о моем злоключении, предложил мне миниатюру, – снова обратился он взглядом к медальону, – венец талантливого труда по заказу князя Елецкого, несколькими днями ранее окончания кропотливой работы … сосланного навечно в Сибирь, – выразительно глянул на утратившего дар речи Мишеля князь. – Знаток своего дела, послушный моим желаниям ювелир в короткий срок создал искусный тайник для волшебного талисмана, копии не сбывшейся, однако не искорененной из сердца мечты, – укрывшая боготворимые черты за золотой дверцей рука прижала реликвию к тяжко вздымающейся груди.
– Припомни-ка древнюю мудрость. И это пройдет, – исцеляющим заклинанием звучат слова настоящего друга, желающего вернуть веру в счастливое завтра. – Взбодрись же! – решительно воззвал Мишель к готовому сложить оружие перед волей судьбы «я» кузена. – Пора прервать череду бессмысленных дней. Вижу, – изрек он с озорной гримаской знающего в том толк доки, – без помощи друга тебе с собой не сладить. Посему, – объявил добродушно улыбнувшемуся в ответ брату, – немедля взявшись за дело, приглашаю тебя составить мне компанию на затеянном моим тестем приеме в честь нежданных гостей, смутивших покой его дома, – непринужденно подтрунил Мишель над приездом их новоиспеченной четы в столицу.
– Возможно, ты прав, – тронутый его благородным порывом, вымолвил Андрей в ответ. – Я принимаю твое предложение, – согласился он попытаться противостоять ополчившемуся против него жребию.
Смущенная рассветом, залившаяся румянцем зари майская ночь неслышной поступью уходит прочь. Золотые четки судьбы, к чьей помощи прибегают влюбленные в своих вожделенных мечтах, гаснут на бледнеющем небе. Луна, всю ночь отплясывающая в их хороводе, изнемогая от истомы, тает в лучах солнца, восходящего над голубой гладью Невы. Скользнувшие по карнизам, они боязливо крадутся сквозь щелки занавесей в покои Дмитрия Андреевича Шаховского, что в шлафроке с чашкой угодливо поданного ему, но забытого и остывшего кофе бодрствует в глубоком кресле во власти какого-то тревожного предчувствия.
Уединение князя нарушил осторожный стук в дверь и деликатный вопрос:
– Позволено ли будет войти?
Метнув на часы озадаченный взгляд, тот оборотился к возникшей на пороге фигуре старшего сына.
– Андрей? Ко мне? В столь ранний час субботнего дня? – вопрошал исполненный недоумения голос князя. – Чем же я в кои-то веки удостоился твоего внимания?
– Отец, – заговорил плотно закрывший за собой дверь Андрей, – опережая вездесущую молву, я должен сообщить вам нечто важное.
– Говори, слушаю, – пригласил его сесть жест князя.
– Я виноват перед вами, – проговорил оставшийся стоять Андрей, – но, предупреждая ваш справедливый гнев, уверяю, – не пряча глаз от настороженного отца, с чувством достоинства вымолвил он, – поступить иначе я не мог.
– Твое предисловие напугало меня достаточно, – торопил с главным не на шутку обеспокоенный князь. – Объясни, наконец, что случилось.
– На давешнем приеме, – подчиняется требованию сын, – я вызвал на дуэль Ланского.
– Фаворита императрицы?! – не смеет поверить ему шокированный услышанным Дмитрий Андреевич.
