– Так что же это за военные, которых Савелий на шляхе видел? – забеспокоился Макар. Он как-то мало доверял рассуждениям Ивана насчет войны в здешних местах и голода, а больше опасался, как бы те военные не забрели на его подворье.
– А ты знаешь, Макар, сколько сейчас с оружием дезертиров ходит? Может, миллион! Я слышал, как об этом поп Василий с урядником разговаривали. Даже, бывает, разбоем занимаются, – последовал ответ Лабудя.
Разговор получался совсем кособоким, он вызывал беспокойство и желание побыстрее выйти во двор и посмотреть, как там оно.
Первым поднялся Савелий:
– Пойду посмотрю, как там мой конь, и подложу ему сена.
Макар замахал рукой:
– Не беспокойся, сват, коня твоего я напоил и сена на всю ночь положил. Только разве сани чуть в сторону сдвинуть, чтобы кто за них ночью не зацепился.
Последние слова Макара вызвали всеобщее замешательство. Гурт стал расходиться. Белизна снега, несмотря на безлунную ночь, скрадывала темноту. Макар проводил гостей до калитки, а Савелий все же пошел проведать коня. С тревожными думами расходились мужики, неся глубоко в душе беспокойство от высказанного в Ивановом Писании пророчества. «Вот ты скажи, какой этот Иван человек: каркает, что та ворона», – негодовал Зусь. Сегодняшний разговор ему пришелся не по душе, и он стал строить планы, куда бы зайти, чтобы облегчить свои страдания.
Савелий, похлопывая ладонью коня по шее, поправлял ему гриву, тихонько приговаривая:
– Даст бог, завтра проведаем внучку и будем дома.
На следующий день перед обедом он отъезжал от двора Тихона, и больше ему в Новой Гати быть не довелось.
В нескольких десятках шагов от крепостных ворот, у самой стены приютился неприметный дворик известного всем в местечке еврея Шмели. Это было странное строение, похожее на нагромождение камней и еще невесть чего, подпираемое деревянными столбами. Внутри же это было приличное для проживания помещение. Под каждым из трех каменных сводов, отходящих от крепостной стены, могли разместиться несколько человек. Некогда это было укрытие для раненых при осаде крепости, здесь же хранилось оружие и отдыхали стражи ворот. Крепостная стена местами обрушилась от времени, и она, чередуясь с земляным валом, окаймляла городок и старинный замок былых князей из рода Пястов. Все это уже не выглядело серьезным оборонительным сооружением, хотя по местным легендам именно у этих стен здешние жители остановили продвижение монголо-татар вглубь Польши. Прославился же при этом шляхтич хорунжий, который отвечал за оборону ворот, да так и остался доживать век возле места своей славы, соорудив скромное жилище. Дети хорунжего уже были не такими удальцами-вояками, больше проводили время праздно да и поиздержались, попав в цепкие руки местного, хваткого на дармовое еврея Шмели. Так за долги они и уступили ему сильно пошатнувшееся строение с условием, что семья еврея в дворике не поселится. Принял такое условие новый хозяин и стал искать, какую он может иметь выгоду от такого жилища. Правда, мало находилось охотников посетить приобретенную им обитель.
Дворик был огорожен крепким забором, через который трудно проникнуть любопытному глазу. У неприметной и довольно низкой калитки можно было рассмотреть что-то похожее на язык колокола, свисавший на массивной цепи, к которому была подвязана плетеная веревка, закрепленная за крючок. Рядом росла яблоня, она ежегодно приносила малосъедобные мелкие плоды. Их никто не собирал, как и не убирал листвы. Все это и свисавшие с пожелтевшими листьями ветки, особенно в позднюю осеннюю пору, придавали мрачность входу во дворик. Незнакомому человеку такое место сразу представлялось негостеприимным и даже зловещим.
