Сухинские берега Байкала - страница 18

Все последнее время Хамоев страшно злившийся на Обросева за отказ в помощи ему построить новую лодку, ругал, как умел Антипа, жутко сквернословя в семейном кругу. Но владелец теперь уже трех больших сетевых лодок, не считая малых, Иван заимел долгожданную возможность выставить этим летом закидной невод. За всем этим, в последние годы сильно разросшимся рыболовством, одному не доглядеть и он, долго ломая себе тем голову, решил лучшего помощника ему не найти и заглянул с предложением к Обросеву.

Подойдя вплотную к Антипу, сунул он мелко подрагивающую руку, приветствуя его:

– Здорово, как живется, можется! – заметно, суетливо кидая от него в стороны взгляд.

– Слава богу, живем помаленьку – слегка насмешливо-улыбающееся ответил Обросев, пристально глядя ему в лицо, стараясь угадать по какой же причине Хамоев подошел к нему.

– Та-ак! – растянул Иван и потянул Антипа присесть на лежащий столб бывшего заплота – Пойдем ка, потолкуем малость, дело есть важнецкое.

– Об чём…, в лодку не берешь? Так не беда, к Осипу попрошусь, надо ть не откажет.

– Погоди…, беда паря, каков гордец, выслушай наперва! – властно вскинул глаза Хамоев – Предложению хочу сделать, пойдешь ли ко мне на невод, поди, слыхал, как заимел я его.

Антип, топыря рукой карман, достал кисет и косо взглянул в смуглое лицо собеседника:

– Мать моя! А кем дозволь знать, возымел честь быть принятым? – протягивая табак.

– Ну, скажем…, навроде как правой рукой моей – заворачивая цигарку, ответил Иван.

– Как, правой рукой? Она ж у тя я вижу справная! – Антип расслабленно усмехнулся – А вот ежели пай мой сетевой в каку либо лодку возьмешь, простым наемным башлыком к те на невод, пожалуй, и пойду – и с плохо скрываемой радостью заискрил кресалом.

Они еще какое-то время подымили табаком, и от них резко кидаемое ветром рвались, в разные стороны синеватые паутинки искуренного, пока плутливо блуждавший глазами, не откланялся Хамоев Обросеву с явно преувеличенным радушием.

За обеденным столом Антип с приливом радостно-возвышенного настроения сообщил жене, что у них появилась вполне реальная возможность не позднее как к осени обзавестись добрым молодым конем, так как Хамоев предложил ему рыбачить башлыком на закидном неводе. Приобрести же в таком случае лошадку, как мыслит он, пожалуй, лучше всего будет у загзинских бурят. Отобедав и передохнув, Обросев продолжил восстановление заплотного ограждения дома. Ближе к завершению работы, подвернул политический ссыльный к нему, или как в деревне их называли, политик Александр Мокеенцев.

– Здравствуй Антип Демьянович – приветствовал, приостановившись, он.

– Здоровья и тебе Александр Степанович – отвечал ему так же благожелательно Обросев.

Мокеенцев высок был ростом, сух в теле, землист лицом, бородат, с заметной залысиной на голове и длинными светлыми до плеч волосами, взгляд прямой, хоть и сквозит легкой насмешливостью, но выразительно доброжелательный. Говорит высоко тенористо и прижмуривается глазами, когда волнуется. Про него в деревне говорили, что он откуда-то родом из дворянской семьи центральной России, революционер, покушался, не доучившись в университете, на какого-то державно властного сановника, отбыл каторгу и жил некоторое время на поселение в Байкало-Кударе. Года два назад, когда в Сухой еще не было постоянного настоятеля местного прихода, а посещал его не более двух раз в год священник Кударинской Благовещенской церкви, то с помощью дочери одного из тех святых отцов и поселился в деревне, сменив место жительство по разрешению власти, ссыльный Мокеенцев. Жил он поначалу в маленькой клети деревенского божьего храма, исполняя обязанность сторожа, но с появлением в Сухой постоянного церковного служителя отца Власия, был изгнан оттуда за атеистические взгляды, поселившись в небольшом зимовье, стоявшем в ограде Галастиона Ненашева. Поначалу Александр жил неприметно тихо, не привлекая к себе никакого внимания, разве что раз в полгода, приезжала к нему на недельку поповская дочка, та, которая его и привезла на жительство в Сухую. Звали ее Анастасия Туркинова, молодая, красивая женщина, примерно одного с ним возраста, лет тридцати пяти. Перед тем года два, так же как и он, проживала она одиноко в Сухой и учила деревенских детей грамоте, теперь учительствовал он, а их отношения никого из местных жителей особо не волновали. Так разве что, узнав что-то свежее из их бытия, почешет молва деревенская языки, да и утихнет. В разговор с ними при всяком подвернувшемся случае вступали охотно, но к словам их относились недоверчиво, а кто-то и с нескрываемым раздражением, опасаясь безотчетно, как бы такие непривычные воззрения пришлых не навредили, пусть порой и гнетуще-тяжелому, но давно устоявшемуся образу их жизни. Однако с год назад стали к ссыльному захаживать все чаще деревенские мужики, причем в основном те, кто больше всего прозябал в нищете и не скрывал своего недовольства существующими порядками. Смутная, не вполне осознанная надежда, пусть и не скоро, но обязательно изменить жизнь к лучшему привела и Антипа на вечерние собрания деревенской бедноты у политика Мокеенцева. На первый взгляд ничем особым такие собрания не отличались от привычных, деревенских посиделок, те же разговоры, играя в карты, о житие-бытие крестьянском и даже выпивка горькой, правда, не так как в деревне издавна велось, а исключительно по какому-то редкостно-особому случаю, да и то, совсем понемножку.