– Кто там? – услышала она из-за двери знакомый тягучий голос. – Кузьмич?
Он услышал шорох и забеспокоился. Вера понимала, что, если она будет изображать, будто он не изменился, это будет выглядеть неестественно. Но ее трагический вид тоже не приподнимет его настроения. Вера решила, что надо просто думать о нем как о человеке. Ведь его тело – лишь оболочка. Внутри был тот же человек, которого она знала.
С этой мыслью она постучалась.
– Войдите, – послышалось из палаты.
Вера вошла. Их глаза встретились. Он замер от неожиданности.
– Зачем ты пришла? – вдруг сказал он тихо и отвернулся. – Уходи. Прошу тебя.
– Но я…
– Ступай, – сказал он более настойчиво, и Вера слышала в его голосе мольбу.
Она исчезла за дверью. Но как только Вера вышла от Ларионова, она поняла, что не может уйти, не должна уходить. Она решительно открыла дверь и вошла снова. Он смотрел в окно и вздрогнул.
– Григорий Александрович, – сказала как можно более нежно Вера. – Не гоните меня. Мне стоило больших трудов попасть к вам.
Ларионов повернулся к ней, замирая при мысли о том, что она перед собой видела.
– Для чего? – спросил он спокойно.
Вера опустила глаза. Неужели он был не рад ее видеть? Неужели не хотел даже поговорить с ней минуту? Ларионов заметил приколотую к платью брошь, и сердце его сжалось. Она носила ее теперь открыто. Она не стыдилась их прошлого…
– Если вам так неприятно мое присутствие, – произнесла едва слышно она, – я тотчас уйду.
Ларионов был рад ее видеть, очень рад. Он так давно мечтал о ней, что хотел приласкать ее незамедлительно.
– Ну что ты, – сказал он, не зная, куда деться от смущения. – Мне очень приятно твое присутствие… Вера. Скорее, наоборот, тебе может быть не очень приятна эта больница и все остальное…
Вера взглянула на него.
– Разве была бы я здесь? – Она улыбнулась.
Ларионов невольно тоже улыбнулся. Теперь, когда он решил, что Вера для него была безвозвратно потеряна как женщина, он отказался от всяких притязаний на нее. Он должен был привыкнуть к своему увечью и жить с этим, а главное, позаботиться о ней.
– Тогда присядь, – сказал он ласково.
– Скоро придет конвоир, – произнесла Вера нерешительно, присев на табурет.
– И что же? – спросил Ларионов, радостно изучая ее.
– Мне придется уйти, у меня мало времени.
– Только если ты сама пожелаешь, – сказал он, опасаясь внутри, что она покинет его.
Вера улыбалась. Они находились некоторое время в тишине.
– Вера, – сказал вдруг Ларионов, – давай не будем говорить теперь про лагерную жизнь. Я хочу знать о тебе.
Вера недоуменно посмотрела на него.
– Что же? – спросила она, чувствуя себя немного неловко. Кроме того, ее подмывало спросить его напрямик, почему он все же не уехал в Москву на встречу с ней же.
– Всё, – ответил Ларионов, оглядывая ее лицо, словно стараясь вобрать каждую его черточку и запомнить теперь навсегда.
Он невольно скользнул взглядом по ее губам и опустил глаза. Он должен был запретить себе думать о близости с ней. Должен подавить желание. Его увечье становилось удобным поводом отказаться от Веры. Но от запретов, которые он придумывал, желание лишь нарастало. Вера видела какие-то переживания, творящиеся в нем, но не могла угадать их природу. Возможно, это было связано с тем, что она оказалась не той, за кого себя выдавала.
– С чего начать? – улыбнулась она сквозь слезы.
Ларионов с трудом отрывался от ее лица, чувствуя себя неловко из-за того, что не мог в полной мере скрыть своих чувств.
