И у меня в башке словно рванул кусок пластида размером с дом, разнося в клочья всю мою цивилизованность. Нечто темное и жестокое поднялось из самых глубин, предъявляя свои права на эту женщину. Те самые права, которых у меня не было, но на это было абсолютно наплевать в то мгновение. Все мое существо требовало получить ее для себя, под себя безотлагательно, забив на все законы и последствия.
Проклятая ведьма должна была стать моей хоть ненадолго, хотя бы один раз, иначе я реально мог сдохнуть. Это неистовое желание просто сжигало мне нутро адским пламенем, вытравливало его концентрированной кислотой. Я был готов стать вероломным и подлым, воспользоваться любым предлогом, любой уловкой или хитростью... Честной игры не будет. Вообще никаких долбаных игр!
Лиам смотрел на меня, как на полного мудака. То ли еще будет, когда он узнает всю правду. Но только все это сейчас для меня ничто. Самый жуткий стыд, будущее раскаяние и тупые нормы морали не могли остановить меня, когда, вцепившись намертво в руль, я представлял, как вгоняю себя в нее по самые яйца. Буквально чувствовал уже, как ее тело изгибается в унисон с моим. Встречает каждое движение на полпути. Как долбится изголовье в стену, пока я вколачиваю Юлю в постель. Как сладко звучат ее жалобные хриплые стоны, подтверждая мою победу. И как этот дерзкий рот, из которого щедро сыпались оскорбления, страстно умоляет меня не останавливаться никогда. Понятия не имею, как мы вообще добрались домой и я не угробил всех. Я не замечал дороги. Позорно сломался. Потерпел разгромное поражение в сражении со свирепой похотью. Я хотел ее. Отчаянно. До полной одержимости. И я намерен был ее получить.
Лиам все еще пытался остановить меня, воззвать к моему благоразумию. Братец не знал, что мой разум был испепелен в тот момент, разорванный в клочья черным вожделением такой силы, о возможности существования которого я, пожалуй, даже не догадывался. Тогда я не мог слышать и видеть Лиама, он был лишь препятствием. И если бы он, не дай Бог, оказался немного настойчивей, не уверен, что я не покалечил бы его.
Ведьма сопротивлялась. Да, моя маленькая дерзкая гордая суккубочка смотрела на меня с искренней ненавистью. Но я был уверен, что совсем скоро заставлю ее глаза гореть уже от желания, и с языка вместо колкостей будут срываться только жаркие просьбы двигаться быстрее и глубже. Да, я умею вынуждать женщин умолять об освобождении, и заноза Юленька тоже станет петь эту сладкую песню.
Именно так я, чертов самоуверенный придурок, и думал. Ни секунды не сомневался, что она попросит меня поиметь ее. По-другому и быть не могло. И я, наконец, погашу этот яростный огонь, что жрал мои внутренности и мозг с того момента, как я вдохнул ее незабываемый запах, как увидел свет ее голода.
Но, увидев ее обнаженной, понял, что облажался. С первого же взгляда ухнул в какую-то Марианскую впадину с наковальней на шее. Сделал это сам. Добровольно. И обратно не выплыть, не выбраться. Неизбежное, неумолимое вожделение, как чокнутый экспресс без тормозов, несущийся с бешеной скоростью. И остановка возможна только в единственном варианте. Я, мокрый от пота и изнемогающий, кончаю глубоко в ее теле, впитываю ее затухающие стоны и судороги.
Одного взгляда на нее, покорно лежащую на кровати, было достаточно, чтобы забыть обо всем. О моей злости, о наказании и подчинении, о том, что наступит завтра. День, с которого я больше никогда не смогу посмотреть в глаза Лиаму без мучительного стыда. И только чертов магический договор вспыхивал красной дымкой вокруг ее тела, напоминая, что пока не прозвучали нужные слова, она для меня недоступна.
