– Там было грязно, – девушка сжала пальцы на высвобожденной правой ноге и осторожно поставила ее на теплый пол.
– Грязные дела, я поняла, – кивнула ее мать, скрываясь на кухне, – иди ужинать, нахлебница!
– Я скоро съеду! – Крикнула Олеся, на секунду замерев перед своим раскрасневшимся отражением в зеркале, висевшим рядом со стойкой для обуви.
– Рассказывай больше, – хмыкнула она, гремя тарелками, – руки помыть не забудь, сказочница!
Ответ застрял в ее горле, и Олеся молча зашла в тесную ванную комнату. Она открыла кран с холодной водой и пристально посмотрела на воду, исчезающую в сточной трубе. Выждав несколько секунд, она закрыла кран, и вышла.
– Куда ходила-то? – Мягче спросила Лидия Михайловна, ставя перед ней тарелку с борщом, в самом центре которой медленно таяла горка сметаны.
– На кладбище, – Олеся без энтузиазма взяла ложку в руки.
– И чего это ты туда ходить удумала, м? – Женщина кинула на стол тарелку с нарезанным хлебом и, не выдержав столкновения, кусочек бородинского покатился по скатерти, весело подпрыгивая.
– Я же вчера говорила, – вздохнула девушка, – я веду журналистское расследование.
– Вчера не поверила и сегодня не поверю, – отрицательно потрясла вторым подбородком ее мать и тяжело опустилась напротив, – чего-ж у них других нет, поспособнее? Или ты ножки перед кем надо раздвинула, а?
– А тебе то что с того? – Пожала плечами девушка, опустив глаза.
– И правда, мать, какое твое собачье дело? – Передразнила ее Лидия Михайловна, – ты только мужика нормального выбери, уж на третий-то раз. Я ж еще одного такого позора не выдержу, ты знаешь.
– Выдержишь, – огрызнулась Олеся, бросив ложку на стол.
– А ты, давай, матери не хами! – Фыркнула женщина, складывая руки на груди, – ешь давай, борщик, вон, наваристый получился. Сама бы съела, если бы не диета эта чертова, сами бы посидели на ней, убийцы в белых халатах, чтоб их! Понапокупали дипломы эти Пилюлькины сраные, сидят теперь, самые важные, по записи к ним ходи, ага, как же. Разбежалась, бегу и падаю! А ты чего смотришь, ешь давай! За моим борщом когда-то весь курс бегал, ей Богу.
– Отец тоже? – Спросила девушка, не поднимая глаз от растворившейся сметаны.
– Вот не начинай, а! – Табуретка скрипнула под ее весом, – нет у тебя никакого отца, и не было никогда.
– А я его помню, – слабо возразила она, – помню его руки.
– Направление тебе в психушку выписать? – Гоготнула Лидия Михайловна, хлопнув ладонью по столу, – не было никаких рук у него, у папаши твоего сраного! Потому что он нас бросил, когда ты еще писалась каждые пять минут как кран сломанный!
– Тебя, – поправила ее Олеся, – он бросил тебя.
– Меня? – Мать удивленно уставилась на нее, на мгновение потеряв дар речи, – совсем что ли сдурела? То есть я виноватая теперь? Может, он и ушел из-за того, что ты по ночам горланила, как резаная? У всех ребенок ребенком, а я как поросенка выращивала на убой! Сколько я твоих истерик вытерпела, чтоб сейчас это про себя выслушивать, а?! Вот как знал папашка твой, что вырастешь такой дрянью, так и сбежал, пока не поздно! Да знаешь что – хер с тобой! Благодарности от тебя не дождешься, лучше б не рожала!
– ТАК УБЕЙ МЕНЯ! – Олеся вскочила из-за стола, и табуретка с грохотом ударилась об пол, – УБЕЙ!
– Ты совсем сдурела? – Лидия Михайловна испуганно уставилась на нее, схватившись рукой за сердце, – ТЫ СОВСЕМ СДУРЕЛА?!
