Единственное, что не учёл предводитель, было первое число апреля. В этот день отмечался второсортный европейский праздник «дурака». И так как большинство послушников являлись ещё юными шалопаями, то и праздник встречался ими со всей ответственностью, где главной мишенью в этом году был выбран их духовный наставник.
Всё было продумано до мелочей. Пока Будимир отвлекал Ахахаха, уводя его всё дальше в лес, целая орда послушников прокралась в покои жертвы, в которых начала передвигать имеющуюся мебель. По центру, где стояла тяжелая кровать, теперь красовался комод. А вместо комода у левой стены можно было увидеть гардероб. Главной вишенкой на торте стало увесистое зеркало, которое подцепили к люстре под углом в сто семьдесят градусов, чтобы, подняв голову, можно было увидеть сплющенного себя с большой головой и крайне маленькими ножками.
К моменту возвращения послушника и монаха с безрезультатной вылазки шалость была готова. Комната Всеслава превратилась в настоящее кривое зеркало. Мальчики же, под безмолвным одобрением других монахов, затаились, ожидая наконец-таки хоть какой-то реакции.
Монах Ахахах шел в сторону своих покоев, поддерживая отлично отыгравшего свою роль Будимира:
– Не переживайте, вам могло вовсе показаться. Завтра мы попробуем разобраться с трактовкой ваших ощущений более подробно.
Оставалось не более десяти шагов до комнаты старшего, когда послушник остановился, провожая одним взглядом вот-вот разыгранного наставника. Ничего не подозревая, Всеслав распахнул дверь, и… неужели?! Он остолбенел. Впервые за все три года этот непробиваемый поезд вдруг оказался безоружен. К каким только вещам не был готов монах, но беспорядок оказался его единственной слабостью, которую чисто случайно раскусили маленькие шалопаи.
За то не самое короткое время, пока мужчина находился в остолбенении, подтянулись все послушники и другие монахи. Куча голов заглядывала в проём с нескрываемыми улыбками, ожидая от шалости долгожданных результатов. Когда же Ахахах медленно обернулся, собравшаяся толпа с ужасом увидела пунцовое от гнева лицо, что, к слову, тоже являлось прорывом, но не совсем желательным. Впервые трясущийся от злости за много лет, с красными глазами, наполненными гнева, монах грозно зарычал:
– Кто? Кто, чёрт вас побери, это сделал?!
Ошарашенные такой реакцией послушники умолкли, не зная, куда себя деть. Другие же монахи опустили глаза, испытав стыд, который, пожалуй, и никогда в жизни не испытывали. Только сейчас до них дошло, что всё это время они предпринимали попытки не рассмешить своего гуру, а сломать, и, о ужас, походу, им удалось.
