Эксперимент интрагому состоялся как культура.
Как бы то ни было, очень скоро стало ясно, что эксперимент удался, по крайней мере, на часть. Организм претерпел явное изменение обычного иммунного статуса. До тех пор, пока в природе существовали Зеленные Территории, эволюция пробовала себя в неофициальном качестве. Хотя массовый потребитель бетонных колоний об этом еще не знал.
Внешне мотив несовместимости лежал в различиях систем ценностей. Психолингвистика была подспорьем не только академически настроенных умов. Понятие «болезни», «больных привычек» «больного человека», «болезни духа», «грязи», «грязного», от которых всякое минимально привлекательное будущее предполагалось как бы быть свободным, не были абстракциями. Брезгливость может быть естественной, но она так же легко становится опасной. Как только массовый потребитель разглядел в интрагому другого, началась реакция.
Злые языки из среды внешнего окружения давно бренчали с тем содержанием, что мир имеет случай присутствовать при появлении на свет какой-то религии чистой воды; страсти между тем кое-где накалились до предела. Под давлением средств информации и части общественности, привыкшей мыслить дальновидно, последнее финансирование программы «Редкий геном» было закрыто. Однако было уже поздно.
Наблюдатели предсказывали не просто конфликт интересов – гражданско-военное противостояние. Идти походами, впрочем, по большому счету хотелось не многим, внешний мир как раз подходил к очередному экономическому кризису, и он выглядел много серьезнее всех остальных: любой минимально развитый регион был занят лихорадочным перераспределением ресурсов в свою пользу и поиском, к какому экономическому гиганту прижаться, чтобы не ошибиться. Оказаться в будущей большой свалке раздавленным не хотел никто. Трудно сказать, чем бы все кончилось и к чему бы в конечном итоге привело, не произойди то, что произошло потом.
В целом все свелось к воссозданию мощной ферментативной системы живых клеток, способных на порядок успешнее заделывать повреждения в молекулах ДНК. Такая клетка умела выдерживать несоразмерные дозы нечисти без большого вреда для себя. Гораздо примечательнее другое: репаразная система оказалась устойчивой не столько к направленному разрушительному воздействию отдельных веществ, сколько к непредсказуемой смеси разных химических компонентов – из чего, собственно, и состояла внешняя среда.
Теперь, чтобы добраться до молекул ДНК, агрессивный агент вынужден был прежде преодолеть хорошо укрепленную защиту клетки. Казалось бы, пришло время принимать поздравления.
Однако предложенный способ видеть мир не мог считаться пригодным для хоть сколько-нибудь широких слоев населения. Опыт противодействия и выживания выглядел приемлемым для элитных подразделений военизированных частей; для массовой аудитории он смотрелся предложением самоубийства.
Все обычные медикаментозные средства, исключая ряд случаев экстренного оперативного вмешательства, находились вне закона. Со всяким явлением заболевания, что случалось в среде гоменов крайне редко, организм заставляли бороться своими силами. Смерть являлась неотъемлемой частью жизни, и ее уважительно звали «братом». Хуже всего, на взгляд внешнего мира, было то, что воспитание детей доверялось только мужчинам. Притом воспитание детей даже малолетнего возраста проходило в условиях так называемой максимально открытой среды. Вообще, систематическое пребывание на той или иной стадии физиологического стресса, практика интенсивного воздействия на психические, мозговые и прочие физические функции стремительно развивающегося организма в довольно жесткой форме принесла плоды достаточно рано. Как при этом культура ингтрагому умудрилась не скатиться в культуру родо-племенных отношений – тайна, укрытая мраком времени.
