– Ушли… – тупо повторила я.
– Прости меня! – жалобно прошептала Алёна.
– Ну что ты… Это я…
– Таня, Таня, что же ты теперь будешь делать…
Я не представляла, что буду делать.
Мы направились к метро.
В пути молчали. Алёна стала свидетелем моего позора и моей глупости, и говорить с ней не хотелось: глядя ей в лицо, я не могла ни на минуту позабыть о случившемся. Вот уж вступила с Питером в товарно-денежные отношения, вступила так вступила…
Что делать? Ужас был не в том, что я не проживу на две тысячи оставшиеся дни и не смогу купить обратный билет. А в том, что придётся как-то объяснить маме, куда я дела деньги. Сказать правду? Мама убедится, что дочь идиотка. Соврать, что потеряла? Растяпа. Спустила на тряпки и развлечения? Но откуда взять хоть какие-то тряпки? Из питерских сувениров у меня в руках были только восемь стопок, и на двадцать тысяч они явно не тянули.
Как выкрутиться?
На периферии сознания замаячила мысль о папе. Что если попросить деньги у папы? Он пришлёт, и… маме просто можно будет ничего не говорить. Можно будет вернуть ей папины деньги вместо тех, что были у меня с собой… Но сможет ли папа прислать столько же? И смогу ли я набраться дерзости и вообще об этом попросить?
До общаги мы добрались, когда уже темнело.
Дядя Володя сразу заметил наши похоронные лица и учинил допрос.
Ох, девочки, девочки… – качал он головой. – Ладно, что сделано, того не воротишь. А может быть, и воротишь… – хитро улыбнулся он. – Чувствую, пора звонить Батору!
– Дядя Батор! Дядя Батор! – расцвела Алёна.
И через час мы уже садились в машину к дяде Батору и мчались по вечерним улицам Петербурга.
Дядя Батор оказался земляком и другом дяди Володи. К тому же он имел какие-то связи в бурятской мафии и мог за один вечер вернуть мои двадцать тысяч. Я воспрянула духом.
Мы высадились на канале Грибоедова и спустились в полуподвальную бильярдную.
– Так, девчонки, рассказывайте, как было дело, – велел дядя Батор. – Что за люди, как одеты, что говорили…
Мы с Алёной, немного взбудораженные атмосферой бильярдной, наперебой стали рассказывать и изображать в лицах то парня, то тётку.
– В паре, значит, сработали, – кивнул дядя Батор.
– Кто в паре? – спросили мы недоумённо.
– Ну вы так и не поняли, что ли? Тётка-то подставная была. Это ж все спектакль для вас разыграли. Вы бы её никогда не переплюнули с её деньгами. У неё их знаете сколько в сумке, этих денег? У таких вот, как вы, дурочек, насобирала…
Мы примолкли. Осознавать глубину своей глупости было непросто.
– Ну а дальше? – поторопил Батор. – Как всё закончилось?
Я пошла снимать с карты две тысячи…
– А! На мороз, значит, ходила.
– Мороз? – переспросила я.
Ну, выражение такое – «ездить на мороз». Когда клиент не только всё отдаёт, что при нём, но ещё и домой едет за деньгами или идёт в банк. Две тысячи для них – это копейки… Не стали связываться…
– А если бы было больше?
– С тобой бы пошли вместе. И пошли бы, и поехали, такси бы вызвали, тоже подставное… Всё отработано!
Мне хотелось закрыть лицо руками, чтобы никого не видеть и чтобы меня никто не видел.
– Ладно, – улыбнулся Батор. – Может, ещё можно вернуть хотя бы часть. Я тут позвонил одному человечку, он подскочит, переговорим с ним…
Пока ждали «человечка», мы ужинали, пили чай, а дядя Батор с дядей Володей сменили тему и предались воспоминаниям, хохоча и хлопая друг друга по плечу.
А потом к столику подошёл «человечек», Батор спрятал улыбку и вышел с товарищем на улицу. Вернулся спустя несколько минут.
