– Всё узнал, – подвёл он итог. – Да, был сегодня такой случай, но мы опоздали, деньги уже дальше пошли. Если бы раньше немного подсуетились, можно было бы хоть половину отжать…
И вот тут мне наконец захотелось заплакать.
Алёна с папой заметили это и стали меня веселить.
– А что, Батор, давай девчонок покатаем по Питеру?
И мы поехали кататься.
На следующий день я позвонила папе, рассказала о случившемся и попросила прислать сколько-нибудь денег. Папа долго задавал вопросы и огорчался моим ответам. Прислал шесть тысяч.
Объявили результаты экзаменов. Алёна получила двойки и не прошла. А моих баллов хватало только на платное обучение. Я отправилась к Даше с Женей попрощаться и заодно отчитаться маме по телефону насчёт экзаменов. Про деньги я пока говорить не решилась.
– Сколько стоит платное? – напирала мама по телефону.
– Сорок две тысячи в год!
– В общем, сиди там и не дёргайся. Я буду платить. Я готовилась, я уже всё решила.
– Нет, мама, нет, ни за что на свете! Никакого платного! Поступлю на следующий год. Я как раз разобралась, что тут за требования…
Препирались мы долго. Мама называла меня «глупым ребёнком», хвалила за баллы и уверяла, что на бесплатное можно поступить только по блату.
Знала бы она о проклятой Апрашке…
Нет. Конечно, никакой платной учёбы я не заслуживала.
Алёна осталась в Питере, чтобы весь будущий год ходить на курсы. Мы обменялись адресами и обещали друг другу писать. Так и не признавшись маме, я купила билет на папины деньги и поехала домой.
В поезде лежала на верхней полке лицом к стене и едва реагировала на реплики нижнего соседа-кавказца.
– Совсем не ешь ничего, девушка, болеешь, что ли?
– На диете… – чуть слышно отвечала я.
Я ничего с собой не взяла в дорогу и почти ничего не съела за трое суток. Не хотела менять оставшиеся купюры. Я всё не могла расстаться с мыслью, что можно как-то замазать этот инцидент. Отдать маме остаток денег и сказать, что остальное я протранжирила. Но такая версия не годилась хотя бы потому, что я никому не успела купить подарков. Хороша бы я была: спустила все деньги, а маме с сестрой даже крошечного сувенирчика не привезла.
Вокзал, маршрутка, остановка. Я иду к дому сквозь берёзовую рощу и на середине останавливаюсь. Я так ничего и не решила! Что говорить? Как объяснять?
Еле передвигаю ноги.
Но вот и дом, и лестница, и дверь. Мама встречает меня, как будто я пришла со щитом. Она гордится даже тем, что я набрала баллы для платников.
– Мама, – говорю я с порога, – в Питере со мной кое-что случилось. Нехорошее.
Мама с ужасом оглядывает меня. И я всё рассказываю, монотонно, на одной низкой ноте, время от времени набирая в лёгкие воздуха.
– Всё понятно, – заключает мама, – это же цыганка была, да? Цыганка?
– Ну… не знаю…
– Это гипноз, Танечка… Они кому угодно могут голову заморочить – хоть профессору, не только тебе… Были случаи.
Неужели мама меня ещё и оправдывает?! Но вот она наконец переключается на другую мысль.
– Подожди, – говорит она, – так а на какие деньги ты там жила? Ты на что билет-то купила?
– Мне прислал… папа, – сознаюсь я и заливаюсь краской. Слово «папа», как обычно, даётся мне плохо.
Мама срывается с места, бежит в ванную и запирается. Из-за двери я слышу её громкие рыдания. Подхожу и тихонько скребусь:
– Ма-ам… Ну ма-ам… Ну прости меня, ну пожалуйста…
– Уйди! – говорит мама страшным голосом, и я ухожу в комнату пережидать. Хочется свернуться в комок, превратиться в точку, исчезнуть.
