– Не верю я… – хрипло начал Желвак и откашлялся. – Ни в бога, ни в чёрта…
«И, честно говоря, не понимаю, с какой стати должен смотреть на мир сквозь это первобытное, донаучное, дологичное понятие: „верю – не верю“. Так человек мог воспринимать окружающую вселенную, когда у него не было НИКАКОЙ информационной базы, и единственное, что ему оставалось – это верить в то, что казалось более правдоподобным».
– И не… знаю, зачем мне это надо, – Желвак произносил это, словно неподготовившийся школьник у доски, едва помнивший, что ему вдалбливали на прошлом уроке. – Нет у меня… никакой базы, чтобы… верить во всякое.
«У нас же эта база чуть ли не бесконечна, и если постараться, можно рано или поздно узнать всё, ну или почти всё, что нас на данном этапе развития может заинтересовать. Именно УЗНАТЬ, а не поверить, и узнав, не верить, при этом, что знания эти неопровержимы. Но. Если же Я, к примеру, знаю, что как бы не старался, какие бы силы не тратил, как бы не клал всю свою жизнь на то, чтобы узнать, есть этот пресловутый высший разум или нет, и меня это ни на толику не приблизит к ответу, я и пальцем не шевельну в эту сторону. Поэтому, откровенно говоря, мне наплевать на то, есть бог или нет».
– Мне наплевать на то, есть бог или нет, – твёрдо заключил Желвак. – Я пойду, мне домой надо.
– Подождите, – поп выглядел слегка разочаровавшимся. А чего он ожидал от уличного бродяги в потной майке, с давно нестрижеными волосами, с запущенным зачатком недоразвитой бороды, в штанах-трико, закатанных до колена, в тапках, когда на улице кругом лужи после дождя… – Бывает так, что люди верят, но живут совсем не по заповедям. Я мог бы напомнить вам о них, если бы вы оказались таким человеком, или просто рассказать, если бы вы не знали вовсе. Такое тоже бывает с верующими. Но поскольку вы не верите, я спрошу вас: неужели, вы не понимаете, что воровство – это плохо?
– Плохо, – ответил Желвак. Голос к нему вернулся, сердце почти успокоилось, и успокоилось бы вовсе, если бы не злость – слабая, сухая, но всё-таки злость. Он скрестил руки на груди. – Плохо. Для тех, у кого своровали.
– Так значит, вы не думаете, что можете оказаться на месте того, у кого своровали?
– Вы что, следили за мной?
– Нет, – поп улыбнулся, чуть виновато. – Поверьте, ни в коем случае. Я живу здесь, – он указал на здание двора по правую руку, которое примыкало к дому с их с Коготовским квартирой. – И видел вас здесь. Вы мне показались человеком… измученным, несчастливым, простите, если сделал неправильный вывод. А сегодня я совершенно случайно встретил вас на рынке, и стал свидетелем того, что в моём мировоззрении называется «грехом», «нарушением заповедей». Это произошло случайно, я за вами не следил. И вот сейчас, вы опять вынырнули передо мной. Понимаете, я как священнослужитель, не могу не видеть в подобных вещах божьего промысла. Конечно, возможно я и ошибся, когда решил к вам обратиться, и это просто случайность. Но обратился я к вам не для того, чтобы впустую отнимать время и читать нравоучения. Честно говоря, мне кажется, что почти всегда их вообще бесполезно кому-либо читать. Я могу попытаться вам помочь. Если у вас нет денег на обувь, я могу вам её купить. Если вы ещё в чём-то нуждаетесь, я мог бы помочь, в пределах своих сил. Поверьте, в этом нет ничего стыдного, зазорного, духовенство, в конце концов, для того и существует, чтобы помогать людям. В любом случае, это лучше, чем воровать.
