II
– Соберись!.. Соберись! – звонко и зло верещала шеф-повар Полина на великовозрастного своего повара-пекаря третьей категории.
На публику полного салона моряков, что собрались уже к обеду, сквозь распахнутые камбузные амбразуры работала. Но, что с женщины взять?..
Но в офисе компании настоятельно инспектор по кадрам рекомендовала: «Андрей! Поверьте мне – вам надо идти в рейс с Полиной: она вас и научит всему, и совершенно адекватный человек». Овсов поверил – никогда еще инспектор плохого ему не советовала. Он-то на другой рейс – попозже на месяц собирался: чтоб ремонт в новостройке двухкомнатной наконец закончить.
А теперь на другой ремонт попал – судовой. Но, не в пример ему, здесь все уже заканчивали – через несколько дней в море должны были уйти.
Овсов сегодня, на второй день своей работы на камбузе, по приказу Полины, сдобные булки творил. Вытворял, точнее. «Давай сразу посмотрим… Так – булки делать ты не умеешь!»
И приговор у нее скорый был!
Не она одна – все с некоторым (а то и большим!) сомнением на мужчину смотрели. Старпом, принимая декабрьским утром из рук Овсова кипу морских документов, крякнул на всю, полную прибывающим на судно морским людом, рубку:
– А… А как это – объясните?!. Состоявшийся уже человек, и в первый раз третьим поваром, только, идете.
Окна рубки были фиолетовы зимним утром, в самом воздухе висела полусонно-тревожная тишина.
– Все будет хорошо, – спешил унять чужие, на весь экипаж оглашенные, сомнения Овсов. – Нормально все будет!
Он справится… Другие же – справлялись… Ему бы только время – совсем чуть!
Потому, катал он булки с быстрой такой Полиной в четыре руки (успевавшей между тем еще и обед приготовить и раздать) старательно. Ну что – на передовой он сейчас: отступать нельзя ни на шаг. Семья ведь позади – ни больше, ни меньше.
А домашние ведь в него верят… И сын, ночевавший сегодня не несобранной еще со вчерашнего переезда кровати, кивнул ему с самого, почти, пола: «Удачи, папа!». И тесть по телефону булочку хлеба, если что, попросил: зять, мол, делал!
Вчера они с Полиной хлеб пекли. Бедный хлеб – как он еще поднялся?..
– Не так!.. Не так!.. Я говорю – вот так надо делать!
Тесто, по торопыжной Полине, должно было быть покруче, и подходить в полтора раза быстрее, чем по Роме; в формы они забрасывала тесто не разглаживая поверху, а вытягивая по длине: «Вот так – чтоб как батон формуй». Остатки теста подкладывать, как делал бережливый Рома, под булки в формы не позволила категорически: «Выкинь его на хрен!.. Нептуна тоже подкормить надо». В общем – были нюансы: мягко говоря!.. А хлеб-то жестковатым вышел.
Овсову сразу показалось: боится Полина теста…
– Да – тяжеловат, тяжеловат, – вынесла свой вердикт фигуристая камбузница Алёна, в обязанности которой нарезка хлеба и входила. – Ну, ничего – Поля всех научит. Она даже и Виталика научила.
Про Виталика, что был пекарем здесь в предыдущем рейсе, уже и за два дня Овсов был наслышан вполне. И каким он был чмом, и как красиво от девушек своих камбузных ушел: «Вы обе – на всю голову долбанутые!». Вот теперь Полина всех пекарей и боялась.
– Хороший у него хлеб получался?
– У него через раз: вот, когда он постарается: шикарный хлеб получался, шикарный!.. А, как спустя рукава: кирпич – кирпичом.
Алена – ровесница Овсова – и сама была дамой шикарной. Вполне способной и с ума свести – в море, подозревал он, особенно: третий механик уже зависал в камбузной амбразуре по поводу, но больше без него. Однако, у Овсова здесь, на камбузе, были совершенно иные сейчас интересы, задачи – иные жизни цели. Да и камбузница скажет на сей счет чуть после: «Зачем мне здесь какие-то романы – у меня дома муж любящий». Хоть родство именно душ в Алене он почувствовал сразу.
