Вот и сейчас где-то там, на вечерних площадках зазвенели гитары, а здесь бумкает колокол, и солдаты расходятся на посты. Сегодня заступил в караул и наш Иван, а пару дней назад был в наряде на кухне, ну, а сейчас дело посерьёзнее – караул.
Бетонка идет на взгорок, потом через рощицу, а чуть в сторонке от дороги несколько строений – это и есть шестой пост, его называют ещё и Дальним – полчаса уходит на то, чтобы смениться на нём. И здесь, в течение предстоящих суток, вместе с другими ребятами, по очереди и будет нести службу Иван.
Шестой пост – это: бокс учебно-боевых машин, небольшой склад, классы для занятий, а дальше полигон, поросший редким кустарником и, примыкающий к нему сосновый бор, чистый, как парк. А вообще, леса здесь ухожены и полны зверья.
Что в центре Европы, на обжитой веками земле Германии так много дичи, для новобранцев было неожиданным. Когда они пересекли границу, то первыми их встретили зайцы. Они паслись на осенних лугах и при виде поезда усаживались на задние лапки и с интересом смотрели на эшелон. А меж рощиц с достоинством трусили косули, появлялись на опушках и выводки диких свиней.
Сегодня Иван идёт на шестой пост, и у него первая смена. Впереди топает разводящий – сержант Русаков, командир танка: аккуратист, службист. Он хочет остаться на сверхсрочную службу, и поэтому с новой энергией взялся за исполнение своих обязанностей. Стал придирчив и занудист, даже голос изменился: сделался высоким и писклявым, но вологодский выговор не исчез.
Рядом с Русаковым шагает разводящий третьей роты, черный, похожий на цыгана парень. Сегодня Иван и Русаков меняют их, чернявый уведет своего часового, а Иван останется.
Пост Русаков принимает дотошно: окна, замки, двери, пожарный инвентарь и все остальное.
– А печать где? – спрашивает он, подойдя к двери одного из складов хозвзвода.
– Вот бегемот, возмущается разводящий третьей роты, – я ж ему звонил, сказал «приеду». Ну, чума ходячая! Вечно у него не как у людей, – это он в адрес прапорщика, завскладом Коновалова.
– Пока не опечатает, пост не приму, – твёрдо говорит Русаков.
– А я что, опять стоять буду?! – возмущается часовой.
– А ты молчи, иди и охраняй, – говорит Русаков.
Часовой, щупленький солдатик в помятой гимнастерке, с красными от недосыпа глазами, дуется, бурчит и отходит. Через сутки Иван тоже будет таким же – усталым и помятым, а сейчас они с Русаковым как новые пятаки – выглаженные, розовые и бодрые.
– Ладно, – соглашается Русаков, – часового сменим, он тут ни при чём, а тебя, – он поворачивается к разводящему, – не отпущу, пока печати не будет.
– Ну, я ему устрою, – в сердцах говорит тот.
Иван принимает пост и спрашивает у Русакова насчет Коновалова – пускать его на пост или нет. По инструкции без разводящего не положено, но он знает, что и Русакову тащиться сюда еще раз неохота, и он мнется, но потом, найдя предлог, говорит:
– Пустишь, он же на своём драндулете приедет, а я что, за ним бежать буду?
Иван остаётся один, обходит бокс, классы и поднимается на вышку. Она стоит чуть в сторонке, на пригорке, и с неё видно все нехитрое хозяйство шестого поста и далеко вокруг.
Вечереет. Тихо, прохладно и благодатно. Солнце скрылось за холмы, и звон колокола стал четче и призывнее. Он плывёт над притихшей землёй, над островерхими черепичными крышами плотно сбитых деревушек. Красными пятнами на темно-зелёном они расположились невдалеке.
