Выпуская стрелу за стрелой,
И вдыхаешь воздух, проплывающие облака и густой туман!
И горишь. Дабы, суще молодым, наглядеться на землю,
Дабы, суще голодным, насытиться дел Его.
Он, смиренный, идет за тобой, вкусив целый плод,
Чтобы во время пути тебя не постигла смертельная участь.
У тебя нет сил убежать.
Стремясь к далеким небесам,
Ты не боишься ни сильного ветра, ни ярой волны!
Все старое в тебе молчит.
Ты не получаешь и не пишешь писем.
Ты не видишь свой грех! Ничего не видишь!
Насытив сердце, плетешь блестящие венцы.
И не знаешь, что в руке Отца – все земные дети
И все земные края!
Ты – неверный, ненужный Слуга!
Потому невидимый чужак строит земной дом —
Голосом из земли, вздохом убогих,
Словно пес, грызущий камень,
А не руку, которая его толкнула;
Чтобы ты не вошел в силу из-за таящейся опасности.
Слышишь ли тихую песнь с острова сирых?!
Которая, как и любовь, переливается из сердца в сердце
И так становится бессмертной.
Слышишь ли крик, что так долго
Скрывается в онемевших устах,
Дабы ты не потерял надежду
И не облекся в стыд, увидев Отца своего!
И когда с опущенным лицом идешь
По небесной тропе,
То чувствуешь, как тебя обнимает пламя
И язык дышит по твоей воле,
Ибо ум не бродит туда-сюда.
Тогда ты из глубины сердца, плача, стучишься в двери
И с голосом трубы встаешь,
Воспрянув из радостного сна, в котором видел
Победные венцы и небесных обитателей.
А ты дышишь внутри, и кровь не движется.
Душа твоя укрепляется таинственным воздухом,
И ты вспоминаешь тех, о ком поют Ангелы,
Ибо убожество тебя угнетает.
Он же, гонимый с рождения, отламывая тебе
Кусок хлеба – на небе, где вращаются звезды,
Пробуждая тебя ото сна, говорит:
В кою слезу входит плач незаходящий
И кой вздох волнует грудь твою,
Когда ты поднимаешься к Отцу —
Если нива чиста, где шипы, которые исчезают
В пламени?!
Какою мерою меришь, такою и тебе будут мерить,
Чадо неискушенное!
