Свет, который есть в тебе - страница 6

– Ты ее спёрла?

– Прям. Я её сшила!

– Ты не могла её сшить. Это невозможно!

Они кинулись пальцами перебирать и пересчитывать слои, нащупали в средней оборке стальку – тот самый обруч, за счёт которого пачка и держится. А перья эти сверху!

– Нет, не могла ты, Ленка, дома такое сшить. Колись давай.

– А как тебе удалось вынести её из театра?

Но Ленка не сознавалась, только хитро улыбалась:

– Ну что, кто примерит? А кто на улицу сейчас в пачке выйдет? Слабо?

– Ага, и станцует в ней во дворе. Я! – Вика выхватила пачку у Ленки, держа её неуверенными руками, переминалась с ноги на ногу, собираясь поднять одну из них, чтобы засунуть в трусы с рюшами. – И знаете, что станцую? Арлекино. Помнишь, Алл, во втором классе ты поставила мне танец под эту песню Пугачёвой? Прямо как настоящий балетмейстер ты была. Придумала, муштровала меня. Ругалась даже, как взрослая. С этим танцем я, конечно, прославилась на всю школу. Все мальчики в меня влюбились, в кино приглашали, морожку покупали. Меня потом не один год запихивали во всякие школьные и районные смотры. И до такой степени мне тогда надоела и эта песня, и этот танец, и…

– И я, – закончила фразу Алла.

Вика в этот момент уже просовывала ногу в трусы. На словах Аллы она замерла, открыла было рот, но тут её от возмущения и обиды повело в сторону, и, не выпуская пачки из рук, она рухнула на пол.

С этого момента Вика не помнит ничего. Мама рассказала, что дочь пришла домой в три часа ночи. В пачке. В пачке, надетой прямо на джинсы. С какими-то гусиными перьями в волосах и цветами в руках. На вопрос «Где ты была?» отвечала: «Я живу на Бажова». Напевала трагический музыкальный отрывок из «Лебединого»: «Там та-да-да-да-дам та-дам та-да-да-да-да-дам» – и махала крыльями. Большего добиться было невозможно. Снять пачку – тоже. В ней и увалилась спать.

Впоследствии Ленка на все расспросы Вики о подробностях дальнейшей гулянки отмахивалась: мол, напились все трое – видимо, домашнее шампанское дало в голову всем одновременно. «Ничего не помню, отвали и вообще гони пачку». «Обиделась, – подумала Вика. – Из-за пачки, я ведь её ухайдакала. А может, они с Алкой спецом договорились не рассказывать мне ничего – в отместку?» Вика больше ничего не выясняла, но заметила прохладцу в отношениях с Аллой. Из-за пьянки, наверное, или… Она была неявной – скорее, как бы угадывалась. Эта неочевидность была неприятна Вике: всё-таки многолетний «пермский след» никуда не делся.

И вот на эти сомнительные дрожжи Ленкиного шампанского подоспел «Щелкунчик». Градову и Воробьёву поставили репетировать партию Маши. Обеих.

Таня опять осталась в группе последней: всех детей уже забрали родители. Воспитательница Елена Валерьевна взглянула на часы: 18:45. Видимо, опять ей придётся вести девочку домой… Не хотелось бы. Но пока есть ещё пятнадцать минут до конца смены. Вдруг кто-нибудь за ней придёт. Бедный ребёнок. Надо ж было в такой семье родиться…

Таня сидела на полу в игровом уголке и возилась со своей любимой игрушкой – деревянным солдатиком с нарисованными на пол-лица большим ртом и зубами. Из его головы торчала резинка – видимо, чтобы за неё можно было подвешивать игрушку, например, на крючок или, может, на ёлку. Елена Валерьевна не знала, откуда и как давно появился в группе этот Щелкунчик – принёс кто-то, но давно заметила, что он любимец Тани. Хотя, как казалось воспитательнице, ничего красивого в нём не было: большеротый уродец, да и краска с него уже облезла в некоторых местах. Но вот же нравился он Тане. «Надо поискать дома книжку со сказками. Там есть “Щелкунчик и Мышиный король” Гофмана. Принесу и почитаю детке, когда она вот так в следующий раз будет ждать своих родителей-алкашей».