– Простите мою наблюдательность, – сказал он, чуть прищурившись. – Но, госпожа Юйлинь, в вашей речи ясно слышна чистота столичного произношения: легкий подъем в голосе, мягкое окончание, и даже та едва заметная пауза перед завершающим словом. Так говорят лишь те, кто с юности впитал звучание Чанъаня.
Он перевел взгляд на Вейра.
– А вот у вас, уважаемый брат Ай-Дэ, фонетика другая. Более открытая, с короткими гласными и округлым zh – вы говорите, если я не ошибаюсь… на лоянском диалекте?
Профессор улыбнулся.
– Острый слух. Да, вы правы, достойный брат Ши. В университетские годы я посещал лекции одного выдающегося специалиста по древнекитайской филологии – профессора Цзян Хуэна, родом из Лояна, из Хэнани. Он преподавал не только теорию, но и говорил исключительно на своем родном диалекте. Я не мог не впитать это звучание. Оно прочно въелось в мой слух.
Ши Лин с интересом кивнул.
– Тогда у нас сегодня за столом собралось все, что нужно для поэтического диспута: голос столицы, голос восточной земли и голос будущего. И пусть эти голоса говорят разными тонами – суть, как всегда, между строк.
Эвелин чуть улыбнулась, а Вейр, подняв чашу, добавил:
– Главное – чтобы в этом споре не исчезла тишина.
Ужин протекал в теплой, почти семейной атмосфере. На низком столике из черного цзытаня один за другим появлялись изысканные блюда: прозрачные, как крылья цикады, пельмени цзяоцзы с начинкой из речного окуня; хрустящие побеги бамбука, тушеные с кунжутным маслом; тонко нарезанная утиная грудка, завернутая в рисовые блинчики с соусом из гранатового меда. И главное украшение стола – золотистый пирог хуагао, чья слоеная текстура напоминала страницы древнего манускрипта.
Беседа лилась легко, как вино из нефритового кубка. Ши Лин, умелый рассказчик, оживлял истории о своих странствиях, а Эвелин удивляла хозяина точными цитатами из «Чжуан-цзы»4. Даже профессор Вейр, поначалу скованный, расправил плечи, сравнив даосские парадоксы с квантовой физикой.
Когда последние лучи солнца окрасили беседку в цвет спелой хурмы, Ши Линь медленно поднялся со своего места, его шелковый халат мягко шуршал, словно шепчась с вечерним ветерком.
– Небесные ступени уже усыпаны нефритовой пылью звезд. Позвольте проводить вас в комнату для гостей.
Он указал тростью на соседний павильон, где уже горели бумажные фонари:
– Комната для гостей готова. Вы найдете там свежие танпу (шелковые одеяния) и воду с лепестками хризантемы для омовения ног.
Сложив руки в гуншоу, он произнес прощальные слова, смешав учтивость с дружеской теплотой:
– Спокойной ночи, благородные друзья. Пусть сны принесут вам горы, покрытые цветущей сливой. До утра.
Его фигура растворилась в синеве сумерек, а гости, оставшись одни, еще долго слышали, как где-то в саду перекликаются ночные птицы.
Глава 3.
Чайная тропа Ши Лина
Утро пришло неслышно – сквозь занавеси, на кончиках света, через дыхание садовой влаги.
Профессор Вейр и Эвелин проснулись почти одновременно. За тонкой шелковой перегородкой доносился хруст сухих веток и глухой стук – будто кто-то раскалывал дрова на плоском камне. Они вышли на террасу.
Там, под навесом, обращенным в цветущий сад, их уже ждал Ши Лин. Он сидел у невысокого очага, аккуратно выкладывая в огонь мелкие сосновые ветки, источающие легкий смоляной аромат. Рядом глиняный чайник, украшенный узором лотоса, стоял на нагретом камне. Рядом на низком столе, застланном рисовой салфеткой, были выложены рисовые лепешки, сушеные сливы, паровые булочки (мантоу), миски с теплым рисом, подслащенным медом, и чаши с солью и кунжутом.
