– И то верно, – вздыхаю в ответ. – Появилась, Никанорович. Но это ненадолго.
– Отчего же?
– В больницу свезу на днях. Нечего ей в моём доме околачиваться. И потом, у неё же наверняка есть родня. Ищут, поди.
– А если нет?
– Ну не с Луны же она свалилась, дед! – усмехаюсь, закатывая глаза.
– А откуда взялась? – любопытничает смотритель маяка.
– А тебе, Никанорыч, всё скажи.
– Тебе, Егорушка, второй шанс был ниспослан свыше, а ты отталкиваешь.
– Эх, дед, и ты туда же? – с долей обиды спрашиваю у старика, и тот усмехается:
– Дело-то молодое…
И тело молодое. Не для такого, как я. Хоть мошонка и сжимается от её близости, да только не место такому, как я, ни в её постели, ни в её жизни.
– Не гони, дед. Девчонка совсем. Лизки моей ровесница.
Дед удивлённо вскидывает брови, и я осекаюсь.
Ну точно сам не свой! Эк меня прибило, что совершенно не соображаю, чего несу.
Мы идём в сторону маяка и больше не обсуждаем этот бред.
Да только я уже не могу отыскать в себе былого спокойствия. И не смогу, пока не отправлю девчонку как можно дальше от себя.
Вглядываюсь в тёмный горизонт, пока старик проверяет исправность приборов. Здесь, на маяке, всё иначе. Словно ты прикасаешься к чему-то большему, постигаешь тайный смысл бытия, отодвигаешь границы разума. Так всегда было. Теперь же я силюсь понять, как справиться с ниспосланным испытанием моих убеждений.
– Скажи, дед Иван, ты действительно веришь в судьбу и знаки?
– А это с какой стороны посмотреть, Егорушка, – кряхтит Никанорович за спиной. – Однажды мы с твоим отцом вышли в море на лодке, порыбачить, значит. Часа три прошло, я ему и говорю: «Гена, глянь-ка, мне кажется или на небе два солнца?». Отец отмахнулся: «Паргелий», но буквально через пару мгновений повернул голову в сторону солнца и сказал: «Домой надо, Иван. Танька моя рожает.».
Старик переключает тумблеры, зажигая фонарь – так мы с детства кличем маяк, – и продолжает:
– Так и случилось. В тот день вы с Русланом родились. Был ли это знак? Судьба? Провидение? И что бы произошло, если бы отец не распознал? – я вздрагиваю. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но так оно и было. Два солнца на небе светило в день, когда вы с братом появились на свет. И только они подсказали отцу, что надо торопиться.
Никанорыч подходит и становится подле меня.
– А ты, Егор, разве не чувствовал ничего… тогда? – тихо спрашивает у меня.
Мне нечего ему ответить. Даже под страхом смерти я не хочу возвращаться в день, перечеркнувший мою жизнь жирной чертой.
«До» было счастливым. Я любил. У меня была семья.
«После» я лишь мечтал сдохнуть побыстрее, но тот, веру в кого я потерял в злосчастный день из далёкого прошлого, не торопился прибрать меня к рукам.
– А сейчас ты что-то чувствуешь? – спрашивает дед Иван.
Помимо тяжести в паху?
Я задумываюсь. Чувствую, что не к добру такое соседство. Чувствую, что от девчонки нужно избавиться. Да только…
– Не торопись, Егор. Обдумай всё взвешенно. Беда с ней приключилась, Егор. Поэтому и не ищет никто. Возможно, что и некому. Возможно, и податься ей некуда. Дай ей прийти в себя, разузнай всё обстоятельно, а потом решай. Девочке нужна была помощь, и судьба привела к ней тебя. Но и тебе нужна помощь, сынок. Как знать, может, судьба просто столкнула вместе тех, кто может помочь друг другу?
Мне не нужна помощь. Ни помощь, ни компания. Но я не хочу в очередной раз доказывать что-то старику. Или кому-то другому.
