- Иди за мной!
...А теперь вот он стоял передо мной на коленях. И я знал - вовсе не потому, что боялся наказания неминуемого, если бросить меня придется, а потому только, что верен был и жизнь отдал бы, не задумываясь! И ярость моя непонятная прошла, растаяла, рассеялась, как дым. Только признаться Горану в том, что из-за девушки, чужой, незнакомой, я на него накинулся, все-таки не мог. И себе-то с трудом в таком признавался!
- Ладно, Горан, поедем вместе. До колдуньи этой доберемся, посмотрим, что она скажет, а потом, независимо от результата, ты к отцу моему отправишься, а я... как сложится.
- Данияр! Позволь вопрос задать? - Горан поднялся и с подозрением, с прищуром хитрым, озорным, как всегда прежде, взглянул на меня. - Только, чур, в руках себя держи!
Еще до того, как он спросил, по ищущему взгляду, которым мой друг ощупывал поляну, где собирались в поездку Некрас с Томилой, я понял, что он хочет знать.
- Если ты о девушке, то я сам еще ничего не понял...
- Да, я о Милославе. Ты из-за неё злишься? И вчера... то, что с тобой случилось... это потому, что ты ее защищал?
- Не знаю, Горыныч. Ничего не знаю. И странно мне, что сегодня, вроде бы, человеком обычным себя чувствую, да только волнение какое-то, предчувствие гложет, тисками жмет, давит на сердце. Тяжко, словно плохое меня ждет, - открывал ему свои мысли так же, как всегда в нашей жизни было, пусть и моложе он меня и остальных на несколько лет, а все ж таки лучшим другом моим считался. - Но лучше к девушке близко не подходи. Иначе я за себя не отвечаю...
Может показалось мне это, не знаю, с уверенностью сказать не смог бы, да только увидел я до того, как Горан отвернулся, что мелькнула в глазах его горечь и обида. И хотел спросить его об этом, а может, он и сам бы признался, потому что секретов друг от друга мы не имели, но сбоку налетел на моем коне Томила, резко спрыгивая прямо у наших ног.
Конь мой верный, из жеребенка выкормленный, Гнедко, которого он в поводу держал, косил налившимся кровью глазом в мою сторону, рвался с узды, прядал испуганно ушами и топтал, топтал землю, словно ни на минуту остановиться не мог!
- Дан, не знаю, как и справишься ты с ним! Хоть, впрочем, мой Буян, даже с места в твою сторону не двинулся - застыл, как вкопанный! Может, шоры на глаза ему натянем?
- Не помогут шоры - чует он меня... или не меня, а то, что во мне скрывается.
Конь, на самом деле, бился и пытался скинуть. Однако, в седле я все-таки держался. Остальные лошади, те, что воинов моих везли, ржали и пытались отдалиться, оглядывались со страхом, едва подчиняясь шпорам и уговорам своих наездников. Сколько времени пройдет, пока бедный Гнедко привыкнет, да и привыкнет ли? Не рискнул я, конечно, как того мое нутро требовало, Милославу к себе посадить. Сделал знак Горану. Из трех зол выбрал меньшее - он хотя бы предупрежден, держаться как можно дальше от нее будет и опять же следить за мной.
Ножом по сердцу для меня звучали его тихие команды, девушке выговариваемые:
- Сядешь передо мной, в седло. Держаться за луку будешь. И не вздумай уснуть - я тебя ловить не буду.
- Ой, не больно-то и надо! - отвечала она со смехом, что для меня одновременно и колокольчиком степным звенел и скручивал внутренности в тугой узел раздражения - со мной ехать она должна! Со мной, а не с ним!
