– Но, с другой стороны, – продолжила Сирлинорэ, – животные должны охотиться ради пропитания. Хищники поддерживают баланс, уничтожая травоядных. Иначе травоядные плодятся, и тогда следующим сезоном человек собирает меньше урожая. Семьи начинают голодать, крестьяне топят лишних детей, а вельможи туже затягивают удавки. Людей становится меньше, они становятся злее. И превращаются в хищников.
Она вонзила остриё глубже. Виверна прорычала, но быстро успокоилась, всё также разглядывая палача.
– Человек ли я после трёхсот лет верной службы этому миру? – казалось, в ярко-рубиновых глазах жертвы Сирлия видела собственное отражение. Такая же охотница, которая неосознанно вырыла себе могилу. – Ответь мне, тварь, достойна ли я решить твою судьбу?! Прорычи хоть что-то, не молчи!
В ответ раздалось только её эхо. Пока Сирлия искала себе оправдания, виверна поникла головой, шея медленно опустилась на мховую подушку с мелкой каменной крошкой. Дыхание резко перестало. Две хищницы перестали дышать одновременно. Одна умерла окончательно, вторая только начинала перерождение.
Утром, собравшись и проверив вещи, Легкокрылая ушла в галоп на юг. Перепуганная после ночи сивка яростно дышала, иногда переставая слушаться наездницу. Сирлинорэ в сердцах выругалась на вольные города Гил Амаса, конюшни и почтовые ямы которых почти никогда не пользовались шпорами. Когда солнце возвысилось над самим трактом, дева достигла перекрёстка двух дорог. На указателях выцарапаны условные обозначения на местном, но в заметках от тавернщика имелся не только перевод, но и оригинальные слова. «Совпадение, – кивнула Сирлия. – Повезло, тот самый перекрёсток».
Несколько часов, находя для кобылки драгоценные ручьи и свежую траву без вездесущих насекомых, охотница потратила на дополнение карты заметками. Удалось найти несколько сгнивших хибар, ещё одно придорожное святилище, останки нескольких повозок и скелеты не то лошадей, не то волов, не то иных крупных парнокопытных. Когда начало темнеть, вдалеке показалась летучая стая непонятных существ. Летели они в её сторону, словно огибали перекрёсток и двигались по Серебристой дороге на север. Сирлинорэ быстро изучила карту на передней луке седла, представила направление движения и бросилась по Восточному пути прочь от перекрёстка, в сторону от заходящего солнца.
Никаких указателей она не нашла, когда по обе стороны от Восточного пути – ещё более убитой грунтовки, чем Серебристая дорога, – начали появляться вытоптанные тропы. Совы и иные ночные животные только начали просыпаться, наполняя округу природными нотами. Где-то в кустах застрекотали кузнечики, а почти под самой сивкой прошипела лиса, Сирлия успела заметить только пропавший в зелени хвост. Наездница, не желая ставить лагерь в дикой местности, осмотрелась. Ангельское зрение смешивало всю живность вокруг, доводя до боли в глазах. Чем крупнее выглядело животное, тем явственнее казалось, что это не дикая птица, а сидящая на дереве обезьяна. Или кто похуже.
Ехала дальше, освещая путь кобыле фонарём. Лошадь с трудом терпела суровую наездницу и громко фыркала, давая о себе знать всей округе. Совы поддерживали дружным угуканьем, словно требовали от Сирлии прекратить мучить животное, но та прогоняла подобные мысли. Безопасность – важнее всего.
Наконец на тропе появилась относительно свежая колея. Телегу тащили по Восточному пути, вероятно, в Пегой рассадник. Дева прильнула к конской шее и повела сивку вдоль колеи, рассчитывая на скорое укрытие. Когда небосклон озарили звёзды, а луна заплясала среди них одиноким гербовым полумесяцем, охотница остановилась: колея сошла с дороги на тропу, ведущую в пугающе молчаливую чащобу.
