– Слушай, – однажды очень тихо спросила Светлоглазая, – тебе не тяжело со мной дружить? Я же… Ну… Сложная.
Когда Математик был еще совсем маленьким, засыпая, он крепко-крепко обнимал свою страпельку.
– Когда я вырасту, – говорил маленький Математик маме и Теореме Ферма, пока все они, строго соблюдая очередь, катались с горки, – моя страпелька тоже подрастет. Она достигнет астрономического размера и перестанет быть гипотетической.
– А что такое страпелька? – невинно хлопая белыми ресницами уточняла маленькая Теорема Ферма. Она знала ответ, просто любила задавать один и тот же вопрос снова и снова.
– Это гипотетический объект, гипотетически состоящий из «странной» материи, – спокойно повторяла мама Математика и сразу после этого, бессовестно нарушая очередь, обгоняла детей и скатывалась с горки, да так лихо, что заканчивать фразу приходилось уже внизу, – ученые придумали его, чтобы объяснить то, что у них не объясняется.
– Ну и что, что гипотетическая?.. Она мягкая и добрая. И она мой друг.
– А помимо того, что страпельки могут достигать заметных и даже очень-очень заметных размеров, теоретически они могут делать странным все, до чего дотронутся, – иногда добавляла мама Математика. А иногда не добавляла. Зависло от времени года.
– Значит, если ты будешь дружить со странными, то можешь заразиться от них странностью? И вся Земля будет странной? – притворно пугалась Теорема Ферма. Она хорошо знала свою простенькую роль и поэтому иногда немного переигрывала. – Ты должен перестать дружить с такой опасной частицей.
Но Математик не слушал Теорему Ферма. Засыпая вечером, он все равно крепко-крепко обнимал свою гипотетическую страпельку, и мама снова и снова говорила ему, что гордится им.
– Сложным можно назвать все, что не является простым, – ответил подросший Математик на вопрос Светлоглазой, – среднего почему-то не дано. А за меня не волнуйся: странностью я переболел в детстве, а после такого осложнения не пугают.
Зеленый Кит плавно опустился над чердачными окнами в крыше квартиры №0. Когда-то давно он и сам появился в результате несанкционированного расширения вселенной, однако по причине галактического дефицита китов его было решено оставить в покое.
Внизу, невнимательно поглядывая в непроглядную космическую темень кофейной турки, Светлоглазая плакала от усталости. Что она сделала сегодня? Она встала в полдень, расчесала собравшееся в воронье гнездо волосы и поставила на плиту кофе. Эти действия страшно ее утомили.
– Неужели это никогда не кончится? – спросила Светлоглазая вслух саму себя. – Наверное, только чудо спасет меня.
Чудо летало наверху, плавно помахивая плавниками цвета изумрудов, леса и болотной ряски. Беда была в том, что для Светлоглазой оно было всего лишь статистической погрешностью.
Для Математика было очень нелегко проснуться утром, и ни громкие будильники, ни обещания завтра встать пораньше, ни варение кофе со вчера на завтра – не помогали.
Светлоглазая легко просыпалась, но потом быстро засыпала обратно: каждое утро ей было сложно найти причину, чтобы встать. Даже если снаружи рассыпалось на мелкие лазурные осколки небо, а починить его могла только она. Даже если новорожденные солнечные птицы выклевывали озоновый слой острыми клювами, и только Светлоглазая могла приманить их к воде бликами и приучить к растительной пище.
