«Знаю!» – сказала Ленка.
«Пошли!» – сказала она и потащила Машку туда, куда она знала.
По каркасу бетонной лестницы на шестой этаж.
«Там тянучка будет точно!» – сказала Ленка. «Куда ей деваться?» – сказала она.
Дома еще тогда (как мы уже говорили) не было. Были балки, стойки, бетонные поэтажные перегородки, столбы и арматурные стержни. Пролетные панели, заполненные бетонной смесью. Были плоские железобетонные плиты, с отверстиями для колонн.
И голые колодцы лифтовых шахт.
По арматурной сетке две ловкие шустрые обезьянки быстро карабкались на шестой.
Будущие лестничные площадки. Полы-потолки.
Была весна.
Яркий солнечный май. В ушах свистел ветер. Из бетонных рам на девочек смотрело небо.
«Ухты! Зыко!» – сказала Ленка, первая вскарабкавшись «куда надо».
«Ну, что я тебе говорила? Вон тянучка!» – сказала Ленка и торжествующе посмотрела на Машку сверху вниз.
Но Машка мартышкой качалась на отошедшем от перегородки пруте арматуры. Потом ее пальчики расцепились.
Она улыбнулась Ленке и ухнула вниз.
С тяжестью камушка. С легкостью пёрышка.
Ветер завертел и перевернул Машку в воздухе. Дунул, слегка отодвигая от перегородок.
Ленка закричала.
Машка летела молча.
И упала в огромный контейнер грузовика с вилатермом.
В мягкие рулоны не самого плохого, в сущности, утеплителя.
Теперь она работает архитектором, замужем и сыну 15.
Он хочет поступать в Первый мед. На факультет биологической химии.
Он когда-нибудь придумает лекарство от рака.
Придумает.
Обязательно. Пусть даже не он. А его друг Антон. Или они вместе.
Это неважно.
Сами знаете, как у нас работают почтовые отделения: «Вчера пришло письмо, из Тольятти, что Вася родился, а он, говорят, уж помер».
Бывает, специально отпросишься с работы часика на два пораньше, чтобы получить по извещению посылку, и стоишь там насмерть, с таким лицом, как будто государственную границу защищаешь, хотя тебя заранее из окошка предупредили, что они в восемь закрываются.
«Мы, говорят, уже через два часа закрываемся! Не вставайте!» – и все тут. Хочешь, стой, хочешь, поворачивай, а хочешь, молись, чтобы впереди тебя все только за конвертами стояли.
Главное же, чтобы, на твою беду, не принесли черти какую-нибудь с удостоверением (как будто тут все не инвалиды) или мамашу с коляской (как будто тут все стоят «просто так» без детей и колясок)… Позагорать пришли.
«Господи, помоги мне! Пусть, хотя бы вон та, толстая, стоит за конвертом! И тот, длинный с затылком, тоже. Прошу тебя, Господи, помоги!..»
«Помоги мне, а? Не этому! Не этой! А главное, Господи, не тому, вон там: посмотри на него, Господи, какой стоит!.. Ну и рожа, напрасно ты ее создал, прости ты меня, Господи! Это же даже не дельфин, а целый дельфинарий, с дипломатом… Пингвин! У него же такая трухомордия, что если ты ему поможешь, а не мне, то я даже не знаю…»
И каждый из очереди с верой и надеждой взывает к небесам, стараясь обратить на себя их благосклонное внимание. А гнев их обернуть против прочего человечества.
Пока из подсобного помещения не выйдет уборщица с ведром и веником и не прижмет тряпкой очередь к прилавку с открытками.
Думается, что если есть очередь в ад – да и почему бы ей не быть, ведь любая система подразумевает очередь, если попасть к окошку много желающих – то это очередь такая же, как в наше почтовое отделение…
* * *
На самом краю деревни Петелкино Тамбовской губернии, у подножия мусорной свалки, стоял вагон.
