Братство хранило тела в холодном подвале еще и потому, что для установления причины смерти иногда требовалось довольно много времени. Только ответив на этот вопрос, можно было сделать вывод о том, что произошло: несчастный случай или убийство. Сейчас речь шла в меньшей степени о причине смерти; главный вопрос заключался в том, где погибла женщина и кто она такая.
Братья бережно уложили тело на чистую белую простыню. Религиозные обряды требовали использования черного цвета, но черная краска, которая выдержала бы частую стирку, была дорогой, и никто не желал тратить ее на простыни для морга. Впрочем, белый был не хуже – он означал, что эта женщина, подобно всем умершим, находится под защитой императора. Это была молодая эльфийка – судя по лицу и рукам, не старше тридцати лет. Я не заметил никаких признаков того, что она рожала; ее руки были нежными, без мозолей. Спутанные белые волосы свешивались со стола почти до пола. Эта женщина не принадлежала к сословию священников, не была ни служанкой, ни фабричной работницей. Возможно, она была женой аристократа или дочерью зажиточного горожанина. Возможно, она была проституткой, но если и так, то работала в одном из элитных борделей в районе Верен’мало; на ее лице не было видно признаков нищеты или болезней. Бархатное темно-зеленое платье, испорченное водой, явно дорого стоило. На манжетах расплылись темные пятна от ниток, которыми был вышит цветочный узор, – их выкрасили некачественной краской. Однако манжеты были шелковыми – возможно, второго сорта, но, поскольку платье побывало в канале, я не мог сказать наверняка. Осмотрев одежду, я обнаружил в складках юбки карман, а в нем – комок влажной бумаги.
– Что это? – спросил Аджанхарад.
– Мы не знаем, – ответил я, бережно разворачивая бумагу. Но осторожность оказалась излишней: чернила расплылись и превратились в серовато-лиловое пятно, слов было не разобрать. – Ничего полезного.
Я дотронулся до лба покойной – холодная, жалкая, беззащитная плоть – дом, обреченный на снос, но пока что не снесенный. Обитательница еще не покинула его. Не совсем.
– Вы сможете? – спросил Аджанхарад.
– Да, – ответил я.
Молитва о сострадании к умершим была мне слишком хорошо знакома. Женщина забыла свое имя, забыла, кто желал ей смерти и почему. Но момент гибели она помнила. Она была еще жива, когда ее тело ударилось о поверхность воды. У нее перехватило дыхание. Незнакомка помнила, как упала с пристани – точнее, ее с силой толкнули вниз. Она помнила черную ледяную воду, кирпичную набережную, помнила, как в панике хватала ртом воздух.
Она не умела плавать. Несмотря на близость реки, каналов, озера, немногие жители Амало обладали этим навыком.
Я чувствовал, как бархатное платье тянуло ее ко дну. Бархат быстро пропитывался водой, становясь все тяжелее. Она пыталась звать на помощь, но в рот попала отвратительная тухлая вода. Женщина не успела даже понять, что умирает: внезапно она почувствовала страшную боль в затылке, и все было кончено.
Оказалось, что она все-таки не утонула.
Я убрал руку и, отступив назад на пару шагов, разорвал связь с умершей. Связь исчезала не сразу, требовалось несколько мгновений; лишь после этого я мог снова прикасаться к ней, не опасаясь, что меня затянет в ее воспоминания о смерти.
– Есть что-нибудь? – без особой надежды спросил Аджанхарад.
– Имя не удалось узнать, – сказал я, поскольку ему прежде всего нужно было имя. – Но это точно убийство. Не самоубийство и
