– У барона Беранжье родился наследник и умер друг, – напомнил соследователям брат Бернар. – Надо бы установить, не мог ли он напиться – не так важно, чем именно – аж до плясок на Лысой горе.
– Хорошо, брат Бернар. Мы продумаем сейчас, как включить твои сомнения в план второго допроса барона. Только сам я версию о вызванных травами грёзах нахожу ненадёжной, – подытожил брат Фома. – Смотри, в чём ты неправ. Барон не приходил в себя рядом с кубком или котлом. Барон описывает необычный запах, явно отличимый от запаха трав, что прежде варила в замке Хильда Синяя Лента. У барона нет никаких причин, чтобы оболгать повитуху, а уж тем более, чтобы оболгать нам себя, рассказывая такие порочащие вещи. Мы ещё раз испытаем надёжность его признания, но у меня нет ни капли сомнения в том, что наш подопечный – свидетель шабаша ведьм, что он, как и рассказывает здесь, летал на Лысую гору, что ему стыдно, что он напуган.
Рауль Беранжье молит нас о защите. Нам следует немедленно арестовать ведьму. Наш подопечный видел собрание дьяволопоклонниц. Собрание! А чуждая нам тайная вера – всегда война. На этой войне, – распалялся брат Фома, – мы не встретим вероучителей катаров. Их-то можно было обличить, предложив зарезать цыплёнка, – на костёр пойдут, но крови не прольют. Здесь не будет, как на юге, благородных рыцарей, которые защищали катаров на поле битвы. Здесь не будет наших подопечных вальденсов с их детскими хитростями: здесь они не клянутся, потому что им исковерканное переводами Писание не велит, а здесь клянутся, но в таких выражениях, которые по-настоящему клятвой не считаются. Против нас вышел сам враг человеческого рода. И как же нам повезло, – прошептал брат Фома, – что мы с братом Лотарем здесь. Как хорошо, что не упустили мы в этой волчьей дыре след великой опасности!
– Карпики у нас остынут! – всполошился брат Лотарь.
Тридцать первый день.
Колокол отгудел. Разъяснивается. За воротами красного дома розовощёкие мальчики метут с крылец снег.
Первый арест по завершении срока Милосердия. И кого? Неужели Хильды Синей Ленты? Кузнец Симон говорит, что их собрали идти за Хильдой. Он-то должен знать – он-то к отроку-епископу вхож.
В красном доме наверху ещё заперты ставни. Братья-доминиканцы припозднились выдвигаться в Беранжье. Впрочем, дело им недолгое – пара часов ходу от ворот города. В ожидании инквизиторов греется возле костра стража с большими ножами и пиками. Это гонец от брата Фомы созвал кузнеца Симона, кузнеца Матье и других добрых горожан во двор.
Тощий, как жердь, ткач Гуго Головешка суетился, перебегал с места на место, прячась от дыма, щиплющего глаз. А кузнец Матье всё подначивал приятеля присказками о том, как признаёт дым Гуго, как ходит дым за ткачом по пятам. Отступив от костра на безопасную дистанцию, Гуго опирался о коротковатую ему пику и принимался стонать о том, как-то встретит барон стражников инквизиции, как не обрадуется, когда станут они увозить от него повитуху. Ткач не верил, что барона в Беранжье нет.
Плотный, как карп из илистых заводей, стеклодув Жильбер ёжился, топтался по снегу, подтаявшему подле пламени. Мял рукой непривычные ножны. Он переживал, как напугают они своей ватагой Хильду, как опечалят баронессу. Да ни за что ни про что! Мало ли говорят, что живот у её милости хорошо зарастает. Всё ж, гляди, как из мёртвой дитя вырезали. И сорока дней не прошло.
