Трижды в неделю я посещал тренажерный зал, в выходные отсыпался за всю неделю и жестко ботанил (читал, учил и снова читал). Оставшееся свободное время отнимал компьютер. Ни о каких романтических историях речи быть не могло. За первые два курса я, ввиду такого графика, даже от друзей умудрился несколько отдалиться, что тут говорить о девушках.
Когда первый курс закончился, мы сдали сессию, и впереди ждало лето, солнце и несколько недель без учебы и отработок, захотелось плакать и смеяться одновременно. Столь противоречивое желание объясняется просто: весь год, судя по ощущениям, происходило именно то, что сулила мама в театральном вузе.
Так и подмывает написать «чему-нибудь, да как-нибудь», но не стану, так как неправда. Писать про объемы выучиваемого, думаю, смысла не имеет, вы и так в курсе. А вот вспомнить, как мы веселой компанией прожили вместе шесть лет, хочется. Этим и займусь.
Разродиться чем-то цельным не вышло, уж очень много было пережито, потому возвращался к этому тексту не один раз. И, как он получился ввиде нескольких зарисовок, так его и оставлю.
Изначально я попал в одиннадцатую группу, но, поскольку в десятой училась моя двоюродная сестра Аня, во втором семестре, благодаря деканату, произошел мой «трансфер» в десятую.
Какими же забавными мы были детьми. А только дети могут на лекции пить пиво через систему для внутривенных инфузий, чтобы, расхрабрившись, играть в жопу (играющие по очереди говорят «жопа», но с каждым разом все громче и громче; «победитель», как правило, торжественно изгонялся из лекционного зала).
Не в каждом ВУЗе студенту представится возможность поучаствовать в театрализованном представлении. А в нашем – легко, сразу на первом курсе. Благодаря одному веселому профессору, очень многие ребята примерили на себя роль углерода (групповое выступление – бензольное кольцо). «Актеры» вызывались к доске, где, взяв в каждую руку по карандашу, или ручке, образовывали химические связи. Сложно нагляднее объяснить присоединение метильной группы…
Перебирая фотографии, обнаружил много спящих, или засыпающих одногруппников. Сразу вспомнился этот вечный недосып. Я отключался при любой возможности: в транспорте, на перерывах, на лекциях… Вот так закончится занятие в Канищево, а лекция, скажем, в медгородке. Проглотишь шаурму и, вези меня, маршруточка, вези. Обязательно Газель, обязательно с шансоном. Как же в них приятно укачивало на задних сиденьях.
В первый раз мы опрашивали больных на пропедевтике. Группами по два-три человека. С такой тщательностью, с какой опрашивают студенты, это не делает ни один врач. У врача работа стоит, он заранее знает, на что обратить внимание, оттого придерживается своего, наработанного плана беседы. Мы же, в стремлении задержаться в палате подольше (чтобы на преподавательский опрос не попасть), вызнавали все, что только возможно. И, вскармливался ли опрашиваемый молоком матери до года, и как он развивался по сравнению со сверстниками, и, разумеется, как часто и с каким результатом он посещает уборную.
Тот первый наш дядька был с юмором, оттого на вопрос «А не занимались ли вы спортом, если да, то каким?» ответил «А как же, табакокурением и алкоголизмом!» и стал рассказывать, где, как и когда приобрел эти пагубные привычки. Рассказ про бухло и самокрутки в мужской палате вызвал цепную реакцию: другие ее обитатели включились в беседу, дополняя картину повального алкоголизма и юношеского курения в СССР.
