Влажный воздух тело обласкает,
Ладаном невидимым пахнёт,
Я невольно голову склоняю
В поясном поклоне у ворот.
Кажется, сейчас, легко ступая,
Подойдёт Святитель Николай,
И улыбка добрая, простая
Словно двери приоткроет в рай.
И тогда расправит радость крылья,
Я такую никогда не знал,
Вспоминая, как без Бога жили,
Хоть и рядом Храм любви стоял.
А потом парил над древней Миррой, Амфоры считал на дне морском.
Пил я раку на рыбацком пире,
Запивая козьим молоком.
Путь обратный шёл в горах, петляя,
Где обрывы скалили клыки.
И глаза святого Николая
Вслед глядели нам из-под руки.
И явился младенец
Я хлеба просил, а мне дали зерно:
– Взрасти и получишь потом не одно,
И снова посеешь, и снова пожнёшь…
Тогда-то и батюшку-хлеб испечёшь.
Я веру искал и спасение в ней
От ярости мира, от ложных путей,
Мессию я жаждал всем сердцем раба,
Чтоб стала звездой Вифлеемской судьба.
Я Бога вымаливал у алтарей,
У светлых икон и у тёмных дверей…
Младенец явился мне с первой звездой,
Доверчивый, слабый, под тканью простой.
Не он, а его защищая от зла,
Пречистая Дева ко мне принесла.
Сказала мне тихо:
– Ты Бога просил.
Взрастить, уберечь его хватит ли сил?
Укрой Его сердцем, в душе освяти,
И станет Он верой на скорбном пути.
На ярых ветрах, на вселенской гульбе
Его защити и воздастся тебе.
Я руки к младенцу, скрестив, протянул.
Он мне улыбнулся в ответ и уснул.
Я стражей, слугою и пахарем стал,
Пока он под кровом любви вырастал.
И вызрело Слово.
Зерно проросло,
И стало бессильным пред Истиной зло.
Гермоген и Иринарх
Блаженный говорил:
– Тебе грехи таскать.
Сколь Русь их народит, все узищем повяжешь.
Блаженный предрекал:
– Не сыдет благодать,
Пока Святая Русь прощенья не обрящет.
Во вретище облёк я страждущую плоть,
Вериги возложил и поясные связни
И к образу приник:
– Прости меня, Господь!
Казни раба свого, но Русь спаси от казни.
Забвенье вдовьих слёз, распутство и разлад
Устоев общины, неодоленье срама
Моленьем источить я принял в распоряд,
Чтоб утолить печаль Отечества и Храма.
И сиднем я сидел, и лаптем обмерял
Землицу пахаря и княжии уделы,
В двунадесят сажень я цепь греха сковал,
Влача её вослед молитвой, нежли телом.
И вот Господь меня сподобил доползти
Теперь до Чудова, до монастырской крепи,
Где плен твой, Гермоген. Мне дале нет пути.
Владыко! Вопиют о милосердье цепи.
Помолимся. Свечу у образа зажжём.
Спасение Руси в смиренье и молитвах.
Покаянной слезой мы боле обретём,
Чем праведным мечом в сражениях и битвах.
Благослови, Владыко!
И молчанье стен
Отозвалось в ответ пронзённым болью словом:
– Не так мне ненавистен вражий плен,
Как духа русского безволия оковы.
Твои железа-то усты´дили людей?
– Нет, не устыдили.
– Зачем тогда таскаешь?
– Не на людей надеюсь – скопище теней.
– А на кого тогда? На Бога уповаешь?
– На Господа, Владыко. Что предпишет Он,
То чуткая душа сквозь тьму и смрад услышит.
Нам, грешным, ли вникать
в Божественный резон
И тщиться изменить предначертанье свыше?
– Что ж, благодарствую тебе. Мне б, дураку,
Тому последовать. И ворам был бы сгоден.
Немало мы творим поклонов на веку,
Да много ль дел творим во славие Господне?
Пригрелись на печах и души – на засов.
Распутство и корысть бесчинствуют без меры.
Завещано в веках: люби своих врагов,
Но не щади врагов Отечества и веры.
Тебе же, Иринарх, Господь боренье дал
Отмаливать грехи во чреве мира сущих.
В молитвах помяни кто слаб и кто устал,
Но трижды помяни за Русь на бой идущих....
Прошло немного лет. И Божья благодать
