От тех языческих времён
В твоих глубинах и поныне
Ещё звучит кольчужный звон
И ярость киевской дружины.
Чудское озеро гудит
В ненастье памятью суровой
И одолень-травой шумит
О славе поля Куликова.
Я говорю: «В твоих краях,
В местах далёких или близких,
Сиротской памятью болят
В дни дат победных обелиски.
Вся боль минувшая жива
В твоих разломах и разрезах,
Но поднимается трава
Над всем погибельным железом.
Но загораются, дымясь
Полями ржи, твои закаты,
Где за свою родную власть
В атаках падали солдаты».
Я говорю: «И небосклон
К тебе склоняется доверчиво.
Поклон тебе, земля, поклон
За веру и за память вечную.
За то, что в бранном ремесле
Отрады ты не усмотрела,
За то, что на твоём челе
Не меркнет свет берёзы белой».
Стояние на Угре
Утром долго метался блуждающий свет
В переливах реки и разливе тумана.
От росы тяжелел, холодел горицвет,
В позолоте укрыв стародавние раны.
На Руси, как и прежде, поют соловьи,
Дикий хмель оплетает прибрежные лозы.
Раздарила весна все наряды свои,
Отцвела, отпотешилась в ветреных грозах.
Перед памятью русской в извечном долгу
Вызревает печаль над лугами в туманах.
И рождаются тени на том берегу
В малахаях и стрелами в жёлтых колчанах.
И доносится тихое ржанье коней,
И гортанные, резкие, чуждые звуки.
Тени грозно колышутся, тыщи теней,
Может быть, до Москвы, может быть, до Калуги.
Прозвучал колокольный призыв вдалеке.
И умолк. Русь, как в сон, погружается в небыль.
Никого. Только мальчик стоит на песке
Возле самой воды, отражающей небо.
Слепое дерево
Оно покинуло вечером площадь,
Где речи с утра разносились гулко,
И, спотыкаясь, пошло наощупь
По улицам и переулкам.
Ветвями нащупывая дорогу,
Листья насторожив, как радары,
Оно излучало боль и тревогу
На спящие окна и тротуары.
И кто-то метался меж снами и явью,
И кто-то высчитывал судьбы и даты …
Корни в кровь раздирая о камни,
Слепое дерево шло куда-то.
В тоске ли по вечной симфонии леса,
По прели грибной и проталинам вешним?
Или на площади не было места
Для тихой молитвы за слабых и грешных?
Хотело ли хлеб обменять на свободу,
Найти ли за стенами мир и единство?
Искало ли древнему смыслу в угоду
Великое таинство материнства?
Или на зов одинокого друга
Корни тянулись и ветви летели?
…Может быть, улицы мчались по кругу,
И купола, как вершины, шумели.
То ль заклинали святейшие мощи …
Но обречённости плен не разрушив,
Дерево вновь возвратилось на площадь
В строй покорных и равнодушных.
Оправив листья и корни спрятав,
Оно как будто дремало стоя …
Трава шумела:
– Вот и расплата!
Шептали звёзды:
– Оно святое!
* * *
Подойду к иконе Всех Святых,
Помолюсь за мёртвых, за живых,
Попрошу:
– Любви Твоей во имя,
Господи, надеждой окропи
Слабнущую душу, укрепи
Верой и терпением Твоими.
Помоги покой душе обресть,
Принимая мир таким, как есть,
Не прося Твоей защиты всуе.
Мужество мне дай перебороть
Подаянья алчущую плоть —
Нищенку, владычицу нагую.
Приоткрой небесный горний свет
Над прибежищем последних лет,
Освети дорогу к покаянью.
Отпусти грехи, что невольны,
Скорое забвение вины,
Добротой не ставшее страдание.
Тихо в храме. Только тёплый свет
Над печалью, над позёмкой бед,
Словно рядом ангелы запели.
Не молю, чтоб сгинули враги.
– Господи! Нас грешных сбереги,
Чтоб святые не осиротели.
* * *
Осень – девка-кружевница
Задремала, притомясь.
С подола упали спицы
И узорчатая вязь.
Полегли по косогорам
Бахрома и кружева,
В зачарованных озёрах
Замочились рукава.
Семицветьем расцветает
В рощах девкино шитьё,
